Каштаны на память

Капитан расстегнул планшет и вызвал к себе командиров.

— Вот жизнь! Нету времени даже поздороваться, — с досадой сказал он. — Показывай!

— Сюда… и сюда подошли грузовики с солдатами и минометами. Несколько броневиков… — Андрей водил пальцем по карте.

— Танков нету?

— Мы выбрали для форсирования такое место, где вчера у них не было танков, — объяснил Стоколос. — А их танковая дивизия вблизи Канева.

— Смотри ты, партизаны недаром носят голову на плечах! — похвалил Заруба и приказал командиру батареи: — Открывай, лейтенант, огонь! Известите немца об этом как следует.

— Беда у нас, капитан! Оленев тяжело ранен. Вот же упрямый человек. Пришел на правый берег без руки, все равно подался в партизаны.

Петр Заруба и Андрей Стоколос шли глубокой траншеей. Везде валялись немецкие каски, солдатские котелки, патроны, рожки к автоматам.

В большой землянке на нарах вповалку лежали раненые. Стоколос подвел Зарубу к Оленеву.

— Надя… Надя… — шептал Иван.

— Надя — симпатия всей нашей заставы еще с довоенных времен. Это его жена. А три месяца назад каратели сожгли село, убили Надину мать, а ее куда-то увезли.

— Ваня! Ты узнаешь меня? — наклонился над раненым Стоколос.

Оленев кивнул головой и виноватым голосом прошептал, превозмогая боль:

— Как там?

— Село в наших руках. Сам знаешь, где старшина Колотуха и Живица, там порядок. Стоим, Ваня! Я вот прибежал попросить у артиллеристов огоньку для фрицев и встретил тут капитана Зарубу!

— Я Заруба… Помнишь, под Васильковом мы встретились? Ходил с вами корректировать огонь батареи, — наклонился над Оленевым командир артиллерийского дивизиона.

— А-а… Лейтенант Заруба… — На губах Оленева появилась улыбка.

— Нет, Ваня, Петр Заруба уже капитан.

— Почему не отправляете тяжелораненых на левый берег? — обратился Заруба к санитарам, которые хлопотали возле раненых, лежавших на полу и на нарах.

— Сейчас они раненые, а станем переправлять, все будут убитыми и утонувшими, — ответил старший из санитаров.

— Правду говорят медики, — согласился с таким доводом Андрей. — Днепр кипит, будто все черти ада разожгли костер на его дне… Да, товарищ капитан, забыл сказать, в январе сорок второго был у вашей мамы Ирины Кирилловны. Я ей рассказал о нашей встрече под Киевом.

— Как мама принимала тебя? — спросил Заруба, заметно волнуясь.

— Я был со своим командиром Опенкиным. Он привел меня больного в село отогреться, и случайно встретили вашу маму. Она накормила нас борщом с красным перцем, уложила спать.

— И где же вы спали?

— В сарае, в яслях.

Капитан улыбнулся:

— А я и в сорок первом, и неделю назад близко проходил от дома, а заскочить к маме так и не смог. Как хочется побыть с ней хотя бы одну минутку!

— А мы с тобой, Андрей, двадцать второго встретили войну с фашистами, — прошептал Оленев, вспоминая уже далекое прошлое. — Наверное, мне умирать двадцать второго… Ведь сегодня тоже двадцать второе.

— Да что ты, друг! — Андрей вынул из полевой сумки два коричневых, но уже без блеска, с синеватыми прожилками каштана. — Вот! Полина Ивановна, моя мама… — подчеркнуто проговорил он, — прислала самолетом в партизанский лес посылку, и в ней — эти киевские каштаны. Мы их хранили с отцом два года. Мама просит, чтобы их посадили здесь, на правом берегу Днепра. Возьми на память. Тебе и Наде.

— Такого цвета волосы у Нади, — вспомнил растроганный Иван.

— Каштаны я положу тебе в гимнастерку. А?..

11

Солнце уже скрылось за деревьями, когда командиры киевских и житомирских соединений и отрядов, которым выпала судьба брать плацдарм на правом берегу Днепра, склонились над картой. Глаза всех следили за карандашом, который ходил вокруг городка, превращенного немцами в крепость, останавливался то на одной, то на другой, то на третьей стреле, нацеленной на днепровский берег. Была еще и четвертая стрела, направленная на железнодорожную станцию, откуда окруженные в городке немцы могли ожидать подкрепления или отступить туда в случае поражения.

— Три удара. Десять отрядов. Четвертый вспомогательный удар. Еще два отряда! — сказал Шмель Мукагов. — Можем ли мы этой силой разгромить немцев?

— Необходимо подойти к городу незаметно.

Шмель пользовался уважением не только у своих бойцов, но и у командиров других отрядов. Для многих партизан Шмель был не просто парашютист, посланец самого генерала Шаблия, «архангел» или «ангел», как иногда называли его местные люди, но и искренний и бескорыстный друг. Сын гор больше всего в жизни ценил дружбу, считал самым богатым и самым счастливым человеком того, кто имеет настоящих друзей. С ним охотно шли в десант, в разведку, на штурм вражеских позиций.

К группе тихо подошел Устим Гутыря и, присев на траву, подал Мукагову бумажку. Шмель вздрогнул. Уже по глазам Гутыри он заметил: что-то случилось, и быстрыми глазами прочел радиограмму.

— Что там, Шмель? — спросил кто-то из командиров.

— Все как и было. Генерал подтверждает, что предыдущий его сигнал остается в силе, — проговорил Мукагов и потупил глаза.

— А еще что?

— Погиб наш друг, пограничник, комиссар одного из первых отрядов на Украине Артур Рубен. Погиб, как сообщает генерал Шаблий, во время разгрома скопления немецких бронетранспортеров и автомашин с живой силой… — Шмель вдруг замолк и настороженно взглянул на Таню, стоявшую немного в стороне от них.

Девушка все слышала. Ноги ее подкосились, и она схватилась за ствол сосны, прижалась к нему щекой. Таня не хотела верить в смерть Артура. Нет, не может погибнуть такой сильный, мужественный человек…

Кто знает, сколько она так проплакала, прижавшись лицом к шершавому стволу сосны. Вдруг ее окликнули. Она оглянулась, быстро вытерла слезы. Шмель и Устим разговаривали с какой-то чернявой девушкой, появившейся тут с партизанами другого отряда. Видно, знакомая их, вон как горячо жмут ей руку, обнимают за плечи.

— Таня! — снова позвал Шмель. — Иди сюда! Знакомься.

Таня долго смотрела на красивое, зарозовевшее лицо девушки, в ее глубокие черные глаза и вдруг сказала:

— Леся?..

— Да. Это дочка нашего капитана Тулина. А когда вы познакомились? — удивился Шмель.

Таня подала Лесе руку:

— Мне рассказывал Андрей о вас во время недавней встречи. А еще за спиной у вас рация, Шмель и Устим вас знают. Разве этого не достаточно, чтобы узнать вас, Леся?