Каштаны на память
Шрифт:
Маланка была в меру полная, лицо миловидное, румянощекое.
— Рассматриваешь? — усмехнулась женщина.
— А ты красивая!
— А твоя жена чернявая или белая?
— Белая.
— Когда я в школу ходила, то жалела, что не белая, — призналась Маланка.
— Почему?
— Да глупая была. Ты же знаешь, какие фильмы крутили у нас? «Трактористы». Марина там белая. «Богатая невеста». Опять блондинка. А «Музыкальная история»? Клаву помнишь? И она блондинка. А «Девушка с характером»? Тоже. Вот и хотелось стать блондинкой, — засмеялась Марина.
— А муж твой?
—
— Хорошо, что вдвоем, — обрадовался Рябчиков. — Марине можно доверять?
— Мы ссорились иногда. Но это на работе, давно. Я заметила, наш председатель давал ей больше суперфосфата. Не стерпела, сказала ему и ей. Самой ныне смешно, из-за какой мелочи спорили… Марине можно верить, как и мне.
Шмель кинулся обнимать Рябчикова.
— Братишка! Мы на свободе. Ну теперь держитесь, фашисты!
— Приди в себя хоть, — сказала Маланка.
— Конечно, придите в себя, — сказала и Марина.
— Верно, — согласился Рябчиков, — как говорили у нас на заставе: «Работы хватит, лишь бы не ленились…»
— Что наши думают о нас? — внезапно спросил Мукагов. — Конечно, думают, что нас убили или мы в плену.
— Наверное, хорошие были ребята с вами? — внезапно спросила Марина. — Мы тоже на границу лучших провожали.
— А немцы в селе есть? — спросил Рябчиков.
— Гарнизон. И полицаи. Там один такой проворный, — сказала Маланка. — К Марине все пристает.
— Верный пес у них, — с горечью добавила Марина. — Откуда такие берутся!
— А ты, Марина, как с ним управляешься? — спросил Рябчиков.
— Я ему уже дала затрещину.
— Шайтан! — с горячностью воскликнул Шмель. — К такой женщине лезет, продажная шкура!
— Сказал, все равно добьется своего и не силой, а убеждением, — продолжала Марина. — Умника корчит из себя. Университет закончил.
— Мы одного такого встречали в «яме». Исчез потом куда-то. Не Вадим ли его звать? — спросил Василий.
— Видимо, он. Жаль, не прикончили там, — сказал Мукагов.
Когда порядком стемнело, пошли огородами к Маланкиному двору. Вдали звучали автоматные очереди. В звездном небе гудели самолеты, их гул тянулся на запад.
— Наши…
7
Вокруг Киева неумолкаемо грохотали пушки, бахали зенитки на площадях, в скверах и на днепровских склонах. В небе гудели бомбардировщики, с ревом вздымали вверх, падали вниз истребители, иногда оставляя за собой черный хвост дыма. Казалось, кроны каштанов, лип, кленов стали серыми и желтыми не от сентябрьской поры, а от огня и пыли взорванных бомб, снарядов, тех шестнадцати эшелонов боеприпасов, которые выпустил по Киеву гитлеровский генерал Бранд.
Полковник Шаблий дневал и ночевал в Управлении по руководству партизанскими отрядами. Ежедневно к нему стекались сообщения из штаба 5-й армии, воевавшей на западе и северо-западе от столицы. Сообщения поступали по рации, телефону, приносили их и связные, переходившие линию фронта.
Прибыл посланец из партизанского отряда, который действовал на юге от столицы. Это была молодая
женщина в сером жакете. Обувь стоптанная, в пыли.— Товарищи прислали узнать, как действовать дальше? — коротко спросила партизанка.
— Как там обстановка? — Шаблий пригласил ее сесть.
— Несколько раз были в открытом бою.
— Плохо, что в открытом, — с болью заметил Шаблий. — Нужна тактика внезапных ударов.
— Первые две недели мы уничтожали эшелоны, мосты на железной дороге и шоссе, разбили несколько штабов в селах. На юге не так уж много лесов. Мы были все время на ногах…
— Да, движение, постоянное перемещение — это тоже основная тактика партизан. — Ну, еще что?
— Встретились с красноармейскими частями. Нам приказали прикрывать их отход. Там и легло наших немало…
— Печально. В открытом бою с регулярными моторизованными частями противника партизанам не устоять. Да еще в степи, с разветвленной сеткой дорог… Да, жаль! — удрученно покачал головой Шаблий.
— Что же теперь? — в отчаянии спросила партизанка.
— Оставаться в тылу противника. Небольшими группами идите в леса. В подполье. Готовьтесь к борьбе в условиях оккупации. В своей работе опирайтесь на население. Придет время — сформируете новые отряды. Вот что я могу ответить на ваш вопрос.
— Понятно, Семен Кондратьевич. Так и передам, если дойду.
— И еще передайте. Отчизна не забудет подвига вашего партизанского отряда. Пятьдесят бойцов и командиров представлено к правительственным наградам. И вы, Екатерина, среди них.
Слезы выступили у партизанки: может, из этих пятидесяти человек, которых наградят орденами и медалями, многих уже нет в живых.
— Сейчас мой водитель проводит вас. Отдыхайте. Потом в воинскую часть. Оттуда с армейскими разведчиками перейдете линию фронта, — сказал полковник и позвал шофера. — Гриша найдет вам и новую обувь.
— Может, еще встретимся, Семен Кондратьевич! — не то спрашивала, не то утверждала партизанка.
— Должны встретиться, — сказал Шаблий. Ему очень хотелось утешить эту женщину, которая преодолела тяжелый двухсоткилометровый путь и которую ждала еще более тяжелая дорога назад, к партизанам. Он обнял разведчицу и посмотрел ей в глаза. — Не надо плакать.
Партизанка ушла. Мысли полковника устремились туда, за линию фронта, где сражались отряды, прибывшие на помощь столице из Харькова, Полтавы, Донбасса. Еще в те дни, когда гитлеровские генералы собирались устроить обед на Владимирской горке, партизаны нанесли такие ощутимые удары по вражеским частям, штабам, эшелонам, танковым колоннам и складам, что немцы вынуждены были бросить целые дивизии на карательные операции против них.
Шаблий склонился над списком руководителей подпольных групп, остающихся в Киеве. С каждым нужно еще раз поговорить. Тяжело партизанам, но еще тяжелее будет подпольщикам: у фашистов был опыт борьбы с патриотами в Европе, в самой Германии.
Уже стемнело, окна были зашторены. Впопыхах перекусив, Шаблий решил выйти минут на десять на улицу, глотнуть свежего воздуха. Но зазвенел телефон из штаба армии.
«В двадцать три ноль-ноль важное совещание. Ваше присутствие обязательно», — сообщили оттуда.