Каторга. Преступники

– Будет, старик! Он машет рукой:

– Эх, барин! Запоешь, и раздумаешься. Это не человек – это горе поет!

Но у каторги есть все-таки свои любимые песни. Все шире и шире развивающаяся грамотность в народе сказывается и здесь, на Сахалине. Словно слышишь всплеск какого-то все шире и шире разливающегося моря. В каторге очень распространены «книжные» песни. Каторге больше всех по душе наш истинно народный поэт, – чаще других вы услышите: «То не ветер ветку клонит», «Долю бедняка», «Ветку бедную», – все стихотворения Кольцова.

А раз еду верхом, в сторонке от дороги мотыгой поднимает новь поселенец, потом обливается и поет: «Укажи мне такую обитель» из некрасовского «Парадного подъезда». Поет, как и обыкновенно поют это, на мотив из «Лукреции Борджиа».

– Стой. Ты за что?

– По подозрению в грабеже с убивством, ваше высокоблагородие.

– Что ж эту песню поешь? Нравится она тебе, что ли?

– Ничаво. Промзительно.

– А выучился-то ей где?

– В тюрьме сидемши. Научили.

Приходилось мне раза три слышать: «Хорошо было Ванюшке сыпать» – переделку некрасовских «Коробейников».

– Ты что же, прочитал ее где, что ли? – спросил я певшего мне сапожника Алфимова.

– Никак нет-с. В тюрьме обучился.

Из чисто народных песен каторга редко-редко поет «Среди долины ровныя», предпочитая этой песне ее каторжное переложение:

– «Среди Данилы бревна»…

Бессмысленную и циничную песню, которую, впрочем, как и все, тюрьма поет тоже редко. Любят больше других еще и малороссийскую:

Солнце низенько,Вечер близенько.

И любят за ее разудалый припев, который поется лихо, с присвистом, гиканьем, постукиванием в ложки «дисциплинарных» из бывших полковых песенников, с ругательными вскрикиваниями слушателей.

Почти всякий каторжанин знает, и чаще прочих поется очень милая песня:

Вечерком красна девицаНа прудок за стадом шла.Черноброва, круглолицаТак гусей домой гнала:П р и п е в:Тяга, тяга, тяга, —Вы, гуськи мои, домой!Мне одной любви довольно,Чтобы век счастливой быть,Но сердечку очень больноПоневоле в свете жить.П р и п е в.Не ищи меня, богатый,Коль не мил моей душе!Что мне, что твои палаты?С милым рай и в шалаше…

Или последний куплет варьируется так:

Вместо старого, седого,Буду милого любить.Ведь сердечку очень больноЧерез злато слезы лить!..

Песня тоже нравится из-за припева. И помню одного паренька – он попался за какой-то глупый грабеж, – как он пел это «тяга, тяга, тяга, тяга!» Всем существом своим пел. Раскраснелся весь, глаза горят, на лице «полное удовольствие»: словно и впрямь видит знакомую, родную картину.

Очень принято и тоже чаще других поется сентиментальная песня:

Звездочка моя ночная,Зачем до полночи горишь?Король, король, о чем вздыхаешь,Со страхом речи говоришь?– Красавица моя драгая,Да полюби-ка ты меня;Со сбруей, сбруей золотойДарю тебе коня.– Не надо мне твоей златницы,Не нужен мне твой добрый конь —Отдай, отдай коня царице,Жене прелестной дорогой.А мне, мне, красной ты девице,Верни души моей покой… —Король, с женою расставаясь,Детей к благословенью звал:«Прощай, жена, прощайте, дети! —Едва от слез он им сказал. —Живите в дружеском совете,Как Сам Господь вам указал,Не мстите злом за зло в ответе,Платите добротой!» – сказал…

Эта сентиментальная песня про короля, кинувшего свое королевство из-за любимой девушки, поется с большим чувством.

Но все эти песни поются только молодой каторгой и вызывают негодование стариков:

– Ишь, черти! Чему обрадовались!

Особенно, помнится, разбесила одного старика песня про девицу, которая «гусей домой гнала». Припев «тяга, тяга» приводил его прямо в остервенение.

– Начальству жалиться буду! Покоя не даете, черти! – орал он. А это угроза на каторге необычная.

– Да почему ж тебе, дедушка, так эта песня досадила? – спрашиваю.

– А то, что не к чему ее играть. И, помолчав, добавил:

– Бередит. Тьфу!

Бог весть, какие воспоминания бередили в душе старого бродяги эти знакомые слова: «тяга, тяга». [41]

Из специально тюремных песен из Сибири на Сахалин пришли немногие. Если в тюрьме есть 5–6 старых «еще сибирских» бродяг, они под вечерок сойдутся, поговорят о «привольном сибирском житье»:

«Сибирь-матушка благая, земля там злая, а народ бешеный!»

41

Так в деревне сзывают гусей.

И затянут под наплывом нахлынувших воспоминаний любимую бродяжескую: «Милосердные наши батюшки», – я приводил эту песню в статье: «Каторжный театр». Поют, и вспоминается им свобода, беспредельная тайга, саватейки, бешеный, но добрый сибирский народ. А сахалинская каторга, не знающая ни Сибири, ни ее отношений к каторге, смеется над ними, над их воспоминаниями, над их песней.

– Нешто это возможно, чтоб чалдон (по-нашему – обыватель) был к варнаку добрый! Ни в жисть не поверю! – говорил мне один – да и не один – сахалинец.

Есть еще излюбленная сибирская песня, которую время от времени затягивает каторга:

Вслед за буйными ветрами,Бог защитник – мой покров,В тундрах нет зеленой тени,Нет ни солнца ни зари,Вдруг являются, как тени,По утесам дикари.От Ангары к устью моряВижу дикие скалы, —Вдруг являются, как тени,По утесам дикари.Дикари, скорей толпоюС гор неситеся ко мне, —Помиритеся со мною:Я – ваш брат, – боюсь людей…

Когда эту песню, рожденную в Якутской области, поет каторга, – от песни веет какою-то мрачною, могучею силой. Сколько раз я жалел, что не могу записать мотивов этих песен!

Интересно было бы записать напев и этой, когда-то любимой, а теперь умирающей каторжной песни:

Идет он усталый, и цепи гремят,Закованы руки и ноги.Покойный и грустный он взгляд устремилПо долгой, пустынной дороге…Полдневное солнце бесщадно палит,Дышать ему трудно от боли,И каплет по капле горячая кровьИз ран растравленных цепями…