Казачество в 1812 году

К 11 часам русская кавалерия прекратила отход и стала выстраиваться в линии за селом Богородским, перекрывая Старую Калужскую дорогу. Со своей стороны, король Неаполитанский Мюрат тоже стал выстраивать войска для фронтальной атаки. Маршал сказал одному из батальонных командиров Вислинского легиона, которого знал лично: «Ну вот, мы как в Египте».

Французский авангард, перестроившись, возобновил наступательное движение. 2-й полк Вислинского легиона (Легиона Вислы) получил приказ пройти лес и выйти на берег реки Чернишни. Выйдя из леса, поляки неожиданно увидели перед собой казачью конницу, которая «отошла поспешно и демаскировала до 40 орудий, которые с другого берега реки открыли по нам (полякам) сильнейший огонь». Иными словами говоря, казаки увлекли за собой польских легионеров-вольтижеров и подвели их под разящий огонь своих батарей.

Все же маршалу Мюрату удалось в нескольких местах перейти Чернишню и закрепиться на ее противоположном берегу. Русские снова отошли, но недалеко. Их батареи снялись с позиций под прикрытием конницы. Всего в тот день войска генерала от инфантерии М. А. Милорадовича с боем отошли от Спас-Купли по Старой Калужской дороге на 4 километра. Казачьи полки «пресекали» любые попытки неприятеля совершить фланговые обходы.

Капитан Генрих фон Брандт, будущий прусский генерал от инфантерии, в 1812 году служивший во 2-м полку Вислинского легиона, автор опубликованных в России мемуарных «Записок», описал боевой эпизод, в котором казаки подвели под огонь скрытой батареи французскую пехоту:

«Когда мы дебушировали из долины, (русская) кавалерия снова отошла и снова демаскировала многочисленную артиллерию, открывшую жестокую канонаду в ту самую минуту, когда 94-й французский полк в первой линии и 2-й и 3-й польские полки во второй выдвинулись из речной долины на несколько сотен шагов.

Батальон 94-го полка, бывший впереди нас, терпел сильно и начал колебаться. Командир его делал все возможное для приведения людей в порядок; но в то мгновение, когда он мог надеяться на успех своих стараний, одного офицера, бывшего верхом, граната подняла на воздух в буквальном смысле слова; батальон побежал на наш полк, и обе эти части могли быть устроены уже на окраине долины Чернишни.

Осколок гранаты сорвал с моей головы кивер с такой силой, что одна чешуя лопнула, а сам я, во время бегства, был сброшен с лошади…»

Бой под Спас-Куплей длился до захода солнца. Маршал Мюрат уже в вечерних сумерках предпринял последнюю попытку отбросить противника прочь и «открыть для себя» Старую Калужскую дорогу. Но в итоге этой последней схватки сторонам пришлось отойти на прежние позиции: русская пехота ружейным огнем отбила атаку двух полков французской линейной пехоты. Бой завершился кавалерийской стычкой. М. А. Милорадович мог доложить в Главную квартиру о том, что его войсками «место было удержано».

Казачьи полки генерал-адъютанта В. В. Орлова-Денисова показали под Спас-Куплей примерную доблесть, ни в чем не уступая легкой регулярной кавалерии короля Неаполитанского. Они не раз заманивали ее под картечные залпы своих батарей, смело идя привычной лавой в рукопашный бой. Об этом писали не только мемуаристы – ветераны Великой армии.

Бои у села Спас-Купля шли два дня – 21 и 22 сентября. В отечественной историографии они называются еще и как бои у села Винково (Виньково) Боровского уезда Калужской губернии. Бой «у сельца Виньково» 22-го числа длился около десяти часов. Генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов в донесении императору Александру I писал, что состоялось «дело столь важное, которое, конечно, назвать баталиею заслуживает».

Генерал А. П. Ермолов в знаменитых «Записках» отметил значимость результата первого серьезного столкновения сторон после занятия французами Москвы:

«Около вечера неприятель отступил на всех пунктах и неподалеку расположился лагерем. В продолжение войны обстоятельства, возлагая на нас горькую необходимость отступления, облегчали неприятелю достижение его намерений. Здесь, в первый раз безвозмездны были его усилия!»

Бой под Спас-Куплей закончился. Казаки вернулись к исполнению своих походных обязанностей: их партии на измотанных за день конях (столь же устали и всадники) ушли в ночь в сторону вражеского лагеря недремлющими сторожевыми дозорами. Те, что остались заночевать на голой земле, среди кустарника и на лесных опушках у небольших костров, держали расседланных коней поблизости на случай тревоги. Седла ложились под головы, оружие было под рукой.

Приходилось стеречься и мюратовским дозорным кавалеристам: они легко могли стать казачьими «языками», за которые полагалась награда, которой могло быть и похвальное слово полкового командира. Казаки пикетов в ночи, под покровом непогоды, ориентируясь по огням вражеского стана, дерзко подбирались к его аванпостам, кидались на него с пиками наперевес или внезапно обстреливали из ружей и пистолетов.

«Степные осы» жалили авангард Великой армии столь часто, что давали немало поводов для беспокойства самому императору французов, в те дни сидевшему в Московском Кремле. Наполеон не раз высказывал огорчение по поводу неудачных действий армейской легкой кавалерии, которая пасовала перед бесстрашием в атаках русских казаков. Сыны Дона оказались для французов страшнее египетских мамлюков.

В те дни произошли столкновения сторон и в других местах. Примером может служить бой иррегулярной конницы близ города Серпухова. Здесь отряд донского полковника Е. И. Ефремова (его именной полк, полки Андреянова 2-го, 1-й Башкирский и Симферопольский конно-татарский) 14 сентября при селе Вишневском разбили на Серпуховской дороге крупный отряд наполеоновских войск. Неприятель был наголову разбит, в плен попало 500 офицеров и нижних чинов, взяты «мелким ружьем» богатые трофеи.

Только одна эта цифра говорит о том, что французы шли по Серпуховской дороге в значительных силах. Нападение для них четырех полков легкой конницы оказалось действительно внезапным, и потому за оружие успели схватиться далеко не все: в сентябре наполеоновцы еще не «шли толпами» в плен, чтобы в нем обрести надежду спасения от голода, холода и… казаков.

Уже спустя десять – двенадцать дней после вступления наполеоновской армии в Москву, в штаб-квартиру Бонапарта стали поступать все более тревожные день ото дня известия, что прямая дорога на Москву – Старая Смоленская – стала небезопасна не только для императорских курьеров, но и обозов с, казалось бы, надежной охраной и небольших воинских отрядов.

Уже первые такие вести о действии русских партизанских, казачьих отрядов впечатляли. Так, 22 сентября казаки захватили артиллерийский парк, двигавшийся под защитой двух кавалерийских эскадронов, а 25 сентября взяли в плен 80 гвардейских драгун. «Парижская эстафета» (почта Великой армии) тоже оказалась под ударом: партизаны не раз захватывали ее, о чем пишет Денис Давыдов в своих «Записках». Письма из Москвы в Европу захватывались целыми ящиками.

Для французских фуражиров Смоленка таила в себе смертельную опасность уже в версте от нее. Коленкур записал в те дни в своем «Дневнике»: «Тогда как в нашем штабе мечтали о переговорах и о мире, казаки нападали на наших фуражиров и каждый день захватывали их почти у самых ворот города. Они появились также между Можайском и Москвой».

Император Наполеон под впечатлением действий летучих казачьих отрядов вокруг Москвы и на Смоленке был очень озабочен и стал говорить «о польских казаках, которых он ожидал и собирался противопоставить русским (казакам)».

…Армейское партизанство быстро набирало свою силу. Денис Давыдов в «Записках» так начал рассказ о действиях вверенного ему летучего отряда, своего легкоконного партизанского отряда:

«Получа пятьдесят гусар и вместо ста пятидесяти – восемьдесят казаков и взяв с собой Ахтырского гусарского полка штабс-ротмистра Бедрягу 3-го, поручиков Бекетова и Макарова и с казацкой командой – хорунжих Талаева и Григорья Астахова, я выступил чрез село Сивково, Борис-Городок – в село Егорьевское, а оттуда на Медынь – Шанский завод – Азарово – в село Скугарево.