Каждый сам себе дурак

Между тем та старая рухлядь, у которой я отобрал бинокль, чтобы получше рассмотреть Харона, уже раскочегарилась на всю нашу взлетную полосу. Я, мол-де, ее обидел и веду себя по-хамски, мол. Я? Да никогда я себя так не веду. Ничего она, конечно, не понимала, даже хамства от эйфории отличить не могла, но мне было не до нее. Вернул бинокль, извинился. Пусть отвяжется.

И снова гениальная мысленка сочканулась в головушке. Теперь я буду умницей. Не пропущу больше ничего. Когда ангелы полетят — не теряться! Постараюсь вцепиться кому-нибудь в хвост, крылья или фату. Это, понятно, чтобы хоть таким макаром рвануть с ними в райские кущи.

Что же вы думаете? Снова обман.

Все ангелы со свитами, намечтавшись о кончине до отвала и запомнив на будущее план местности, загружались обратно в блестящие тачки и исчезали.

Они очень все торопились. И нарядные ангелы. И черные могильщики. И их залитая пойлом свита. Некоторые от полноты прозрения пошатывались, других тошнило.

Ничего не вышло. Но ведь можно подождать. Может, завтра я увижу вознесение? Или бесстрашный бросок ангелов в пасть Большому Городу? Услышу звуки горнов и захватывающую музыку?

А пока вокруг лежали жухлые белые розы и пустые бутылки. Жалкие следы репетиции.

Ждал на всякий случай до упора. Лишь когда на небе засверкали кусочки стекла и к ним полетели темно-синие ласточки, затмившие Солнце, я пополз к мрачной яме метро.

Конечно, я решил, что обязательно узнаю из рекламы точную дату полета. И тогда как-нибудь всех объегорю.

Там, внизу, все сверкало и переливалось. Человеческий фарш вперемешку с камнями зданий.

Крупинкой фарша был и я.

8

Можно нигде больше не быть.

Можно никогда больше ничего не делать.

Можно быть никем ни с кем нигде и никогда.

Ужас и безысходность — это лишь самые малые вещи, которые вы можете отвернуть на отходняках.

Ладно, чего, как-то надо дергаться, куда-то надо ехать. Выбрался из метро на «Маяковской». Про подземелье и говорить нечего. Все такие чужие, злые, дикие и пакостные, что диву даешься, как они еще друг дружку до дощечек с цветочками в земле не доегорили.

Так вот. Слева Главная улица опять. Поперек Садовое кольцо. Машины, люди, реклама, огни — все вроде такое же. Да вот только все откровенно ослепительносерое. Малость одуревший, подобрался к афишной доске Концертного зала имени Чайковского. Может, хоть здесь я что-нибудь для себя откручу типа духовности, одухотворенности и децельного эдикейшена? Стал бездумно разглядывать имена, бренды концертов, печатные символы, торжественно обещающие небывалый загруз в культуру, искусство и все такое прочее.

Тикеты там оказались так себе по прайсам. Но даже если б прайсы были крышесносящие, я бы уж как-нибудь раскошелился ради такой конкретной заморочки. Если уж я не собирался ранее проплачивать за любовь, а в красном замке за терку с Богом, то уж на концертик такой неведомой мне классической музыки раскошелиться можно было и рискнуть по малости. В конце концов надо же было забивать хоть чем-нибудь себе незаполненный башкетник.

Ведь, как скромно обещали мне из афиш, предлагавшиеся к прослушиванию феерические симфонии предполагали в ближайшем будущем небывалое торжество любого, пускай даже самого заблудшего и бестолкового духа.

Я так разволновался и забеспокоился, что сразу накупил в кассе кучу билетов на будущее. Мало ли кто меня потом как задумает околпачить? Теперь все законно.

На улице закурил «Camel» уже абсолютно увереный в себе. Окружающий мир, конечно, стал немного более приветливым. Ждать нечего, я готов хоть сейчас, давайте мне груду любых музык. А заманивали, кстати, на проплату и духовность раскрученные уже давно Шопен, Рахманинов и Скрябин.

А тут и сегодняшний концерт закончился. И особи в большом количестве повысыпали на стрит. Закуривали, жевали сэндвичи, лакали пиво и оживленно переругивались. Видимо, ошопенились на концерте по самые баклы.

«Эх! — пригорюнился я. — Опять я ничего не соображаю». Девки, обещавшие всем подряд «незабываемый массаж хоть по-пингвиньи», тем временем подтянулись к моменту окончания концерта к выходу. И ловко растаскивали одухотворенных и наслушавшихся музыки особей мужского пола по тачкам. Что ж, каждому овощу свое время.

Появлявшиеся особи женского пола беседовали друг с дружкой на весьма замысловатым диалекте. То есть перескакивали с пятое на десятое. С последних аккордов музыки они перешли на своих подрастающих и вечно обнаглевших личинок, с Шопена — на последнее повышение цен подземки.

«На целых три рубля, прикинь, да?» — возмущенно кричали они, чтобы показать, типа и они не лыком шиты и уже знают самые важные пренеприятнейшие события, происшедшие в Большом Городе за последнее время.

А тут опять, видимо, развлекалово. Так как толпа моментом расступилась, образовала круг, но никто и не думал уходить. Все обрадованно и одобрительно загудели, как будто наконец дождались дополнительного акта представления. А что? Я тоже готов открутить кусок развлекалова на халяву. Если уж что-то привлекло внимание особей, значит, там конкретно неслабенький экшн. Когда внезапно сечешь, как честные порядочные особи обратили блестящие, горящие от нетерпения и любопытства таблоиды на что-нибудь, старайся подобраться поближе. Не зря же они что-то сканируют там, верно?

Теперь-то уже из здания повыкатывались самые ошопененные и окультуренные. Это было заметно невооруженным взглядом. Сперва весь в крови вылетел первый парень. За ним другой, постарше, и еще более окультуренный. У него был такой яркий отпечаток ненависти на морде лица, что все в партере еще шире расступились. И по второму было заметно, что очень уж он хочет разделаться с молодым до конца, так здорово он размахивал тяжеленьким сумкарем. Хотя тоже весь раскрашенный в красно-бордовые тона.

Поначалу я решил, что вот нашелся достойный человек, раскусил на концерте особь, неуважительно отнесшуюся к музыке, и теперь разъясняет все ей за концерт, классику, а в особенности за Шопена. Но потом из рева, девизов и лозунгов этих современных гладиаторов я подвкурил, что они там какое-то шалавье у выхода не поделили. А особи из партера на болельщицкие фан-клубы уже поделились относительно гладиаторов.

Но тут, конечно, пунктирчики-то у меня перещелка-нулись неслабо. Вдруг сейчас самые радикальные окультуренные и ошопененные распознают во мне особь не столь одухотворенную и тоже для порядка угостят меня аналогичными пирогами и пряниками, а?

Времени не было — сматываться, поскорее сматываться. Обойдусь уж как-нибудь без концертов, музыки и всего такого. Лишь бы меня сейчас не разделали на орехи. Это единственное, что стучало у меня тогда в кумполке-то отходняковом, перестреманном.