Каждый сам себе дурак

Глубокой ночью возвращаюсь из «Тэксмэна», ночника со стрипаком по четвергам. Мазовый такой был клубешничек в свое время, потом, конечно, деградировал. Насмотрелся на юных особей и возвращаюсь, напичканный словами и музыкой.

Ладно, приваливаю на хату к Лали.

А она там неожиданно пьяная такая, жизнерадостная. Свечи горят, поляна на двоих выставлена, все дела. Ну, я не дурак, ясный пень, допетрил, что приключилось и что за праздник типа. Наверное, ее папашка скрысятничал из бюджета какую-то небывало крупную сумму баксяток, и мы теперь праздновать будем с Лали. Такой холидэй мне по мазе! Дело верняковое.

Лали усадила меня напротив себя и торжественно заявила, мол, надо серьезно поговорить. Наверняка, как денежку уведенную делить. Ведь папаше-то я с недавних пор заимпонировал, наверняка хочет папаша этот самый с навара и меня зеленцой на кармане порадовать. Тогда мне адресок его кореша, который на Сейшелы сруливает уже не в тему.

Что ж, я весь внимание.

— Северин, я решила отложить личинку, — призналась Лали и выжидательно смотрит на меня в плане реакции.

И чего смотрит? Дело житейское, так часто бывает, когда что грязное с рынка сожрешь. Где же радостное-то? Где расчудесный холидей и богатство?

— Одну? Откуда знаешь, что одну? — спросил я.

— Конечно, точно не знаю. Но чаще всего бывает одна.

— Да нет, кстати, заблуждаешься. Глисты же эти там внутри плодятся же, как кролики. Ну ты даешь… Впрочем, не беспокойся, сейчас же такие ультрасовременные лекарства продаются, что выпиваешь — и все! Глисты сами сразу вываливаются, жизненку свою спасти пытаются. И если, как говоришь, одна она там, глиста эта самая, надо скорей ее мочить по полной, а то расплодится еще, размножится. Не верь, сама по себе она не отложится. У меня у друга, у Латина были, так…

— Я про ребенка! — заорала она, выскочила из-за стола и начала плакать.

— Что? — ошарашился я в свою очередь. Поступок, на который она отважилась, был отнюдь не разумным. Вот верь после этого особям. Относился я к ней как нельзя лучше, относился, а она теперь первая разборки и выходки начала.

Ей-то, понятно, порево жизненное и инстинкт животный, а мне — сплошные геморры и экзистенциальный трагедняк.

Я принюхался. Действительно, знакомого мне запаха менструации не чувствуется давненько. Обычно я моментом унюхивал ее течку. От нее пахло месячными так, как будто они просачивались прямо сквозь поры кожи. А может, так оно и было? Лали, кстати, тоже не очень обычно нравилось, что из нее что-то вытекает, поэтому затыкала себя чем могла.

Когда мы каждый по-своему пришли в себя, Лали стала, запинаясь рассказывать, как это было бы здорово — отложить личинку и растить ее навстречу солнцу и счастью. И какими тогда крутейными материальными благами осыплет меня ее папаша, если я подпишусь на гомункула. Стала врать, что даже я сыграл там какую-то важную роль в ее выходке. Про железные обручи стала говорить, чтоб на пальцы их нанизать под мьюзик и респект, экшн какой-то пройти в доме с желтыми крышками и реями, как у древних кораблей. И даже осмелилась еще за будущих личинок спич разбодяжить. Типа чем больше, тем лучше. Но я-то секу, что это «чужие», секу, что это свифтовские еху. Уж меня не наколешь!

— Ребенок? — сказал я вполне серьезно. — Да я откручу ему башку собственными руками! Сколько же тебе проплатил папаша, чтоб ты меня так задумала околпачить? Даже не надейся, что справишься с ним в одиночку! Завтра же поедем мочить «чужого», пока он не вырос. А вдруг он там уже команду сколачивает?

От ужаса у меня в башке снова шторканулись пунктиры.

Лали же рыдала почем свет зря. Что, ей уже было мало, что ли, моей персоналии? Со всеми моими прогонами и бредятиной? Теперь ей, видите ли, захотелось маленький крохотный комочек. Но уж наверняка с ним миллион заморочек, с комочком-то. Он из Лали вылезет, и тогда крышка мне. Интересно, когда и как он начнет выкарабкиваться? Я, кажется, в кино видел, как он вылезает. Так и называется — «Чужой». Там с ним справиться все никак не могли, и потом сиквел почехлил — «Чужие».

С перепугу я присмотрелся к Лали, и мне показалось, что он уже лезет. Лезет! Я быстро огляделся и стал присматривать что-нибудь типа оружия, чтоб если не расправиться с «чужим», то хотя бы загнать его обратно в логово. Скомандовал себе быть начеку, а вслух как можно спокойней промолвил:

— Надо все сделать по закону.

— Да? — всхлипнула она, перестав плакать.

— Конечно. А ты как хотела? Я вот в метро рекламу видел: «Аборт — узаконенное детоубийство». Плакат такой. И главное, заметь — узаконенное. Понимаешь? Есть еще хорошие законы. Так что с утреца поедем к специалистам. Уж они-то «чужому» покажут, где раки зимуют. Уж там-то знают…

* * *

С утра она еще пробовала меня как-то увещевать, уговорить, и все такое. Без толку. Я был настроен решительно. Я сразу героически сожрал «желтую Омегу» в плане тяжелых амфетаминов, чтоб мне позашторенней в течение дня чувствовалось и побарабанней. Выходим навстречу человеческому винегрету. Особей, как всегда, кишмя кишат.

На всякий случай, чтоб она не вздумала слинять, я крепко держал Лали за локоток. В принципе делал я это для ее же блага, так как она ничего не знала про них, к тому же не видела кинофильм. Она легко могла накуролесить, так как даже не предполагала, насколько опасен «чужой».

Однако доехали без приключений. К неприметному серому зданию, где опытнейшие специалисты могли нам помочь, прочистить и обеззаразить бедную Лали. Повторюсь, она совсем не предполагала, какой смертельной опасности подвергается. У меня даже гордость пошла вместе с зашторкой после «желтых», и я почувствовал себя защитником всех оскорбленных и униженных. И готов был всей своей неширокой грудью встретить «чужого» в случае атаки. Ну, если б он раньше наступать осмелился. Почти сразу я поверил еще и в инопланетные миры. Как же они сумели так оприходовать бедную Лали? Опять неудача.

С рук на руки я передал Лали межпланетным офицерам в белых халатах. Забросил свою типа как любимую девушку в палату и жду. Объяснил им типа, конечно, за всю опасность, которую она не просекает. Они загремели инструментами, своим боевым снаряжением и усадили Лали в стремную смешную позу на особом приспособлении.

Чтобы немного устаканить зашторку после «желтых», я хлопнул в уборной немного гаша. Однако не помогло. Почти сразу я понял, что никакие специалисты в белых скафандрах не справятся с инопланетной заразой. А как пунктиры шторнулись, ноги в руки и побежал по коридору вдоль кафельных плиток. Даже мысленка проскочила типа спрятаться где-нибудь на корабле… Ведь «чужой» мог всех перехитрить, выбраться и устроить Армагеддон.

В каком-то то ли кабинете, то ли какой-то операционной я даже подснял скальпель, чтобы хоть что-нибудь противопоставить врагу.

И по лестнице скорей, по лестнице.

Вылетел в обширное ослепительно яркое помещение. Где ВСЕ и понял с непререкаемой остротой.

«Я» и «чужие».

Музыка и Лед.

Вдоль стен — типа как эпизод с сюрреалистического полотна. Десятки особей женского пола со вздувшимися в последней скорбной истерике животами. Теперь-то уж я точно пропал.

Весь в поту плюхнулся на ближайшую лавку не в силах более спасать свою дымящуюся шкуру. Страх почти исчез. Клочок героизма — тоже.