Каждый за себя

Третья попытка показалась мне более успешной. Я услышала:

–  Ника, сожмите мою руку.

И действительно, в правой руке я почувствовала чью-то теплую ладонь. Я сжала ее, как смогла.

–  У-у, какое крепкое пожатие, - голос, кажется, был доволен моими усилиями.
– Теперь другую руку.

Теплая ладонь оказалась в моей левой руке, и я послушно выполнила то, что от меня требовали. Сознание профессионального медика проснулось раньше, чем сознание просто человека, и я успела сообразить, что меня будят после общего наркоза. Значит, мне делали операцию. Где? Кто? Удалось приоткрыть глаза, и кажется, я даже кого-то увидела, но сознание, утомленное работой слуха, зрительные образы идентифицировать уже отказывалось, это было ему не силам, и я ничего не поняла, кроме того, что человек, которому я так старательно пожимала руки, был в зеленой операционной робе.

Я закрыла глаза и решила отпустить сознание на вольный выпас, пусть еще отдохнет. Но оно моих намерений не разделяло и осталось со мной. То есть я его больше не теряла, просто мы оба крепко заснули, вернее, я спала, а оно, сознание, развлекало меня тем, что показывало цветные затейливые сны.

–  Ника, вы меня слышите?

Я шевельнула губами в попытке ответить. Получилось не очень-то. Но, вероятно, тот, кто задавал вопрос, шевеление заметил и понял, что слышу. Это его воодушевило, и он задал следующий вопрос, вот, однако, любознательный:

–  Как вы себя чувствуете?

Я снова прошевелила ответ, мол, нормально. Но я не уверена, что меня поняли правильно, все-таки изъяснялась я не так уж внятно.

–  Вот здесь больно?

Чьи- то руки начали меня ощупывать, в одних местах было больно, в других нет, и я добросовестно шевелила губами и моргала, в общем, общалась как могла.

–  Отлично, - услышала я.
– Вы родились в рубашке, Ника. А рожденный в рубашке, как известно, в конце концов надевает королевскую мантию. У вас впереди прекрасная и яркая жизнь., И голос был знакомый. Откуда? У меня в Москве нет ни одного знакомого медика.

С этой недоуменной мыслью я снова уснула. Мне снился Никотин в белом халате, читающий со сцены рассказы Бабеля. Когда я проснулась, Никотин, который совсем не Никотин, снова наклонился надо мной. Я никогда прежде не видела этого человека, голову могу дать на отсечение, но его голос кажется мне знакомым, и у него точно такие же, как у никотина, глаза - глаза победителя, не сомневающегося в том, что он может все.

–  Вы кто?
– спросила я вполне внятно.

–  Доктор.

–  А где я?

–  В больнице.

–  А что со мной?

–  Много всего. Сначала отравление, потом травмы от взрывной волны и обрушения дома. Но теперь все в порядке, все почистили, где надо - зашили, где надо - наложили гипс. Будете как новенькая. Вы еще поспите, вам полезно, а завтра я всех к вам пущу.

–  Кого - всех?
– не поняла я.

–  Да там целая толпа сидит вторые сутки, никто не уходит, ждут, когда вы в себя придете.

–  А…

Я собиралась еще кое-что спросить, вопросов у меня возникло сразу множество, видно, сознание отдохнуло как следует и набралось сил, но в палату (я еще не видела, но предполагала, что коль я в больнице, то и в палате) заглянула медсестра:

–  Юрий Назарович, капельницу ставим?

Юрий Назарович! Так вот почему он казался мне одновременно Никотином и кем-то другим, вот почему у него такой взгляд, вот почему его голос кажется мне знакомым! Это же его сын!

–  Ваша фамилия Бычков?
– спросила я нахально.

–  А я этого и не скрываю, госпожа Мельникова-Кадырова, - засмеялся он.
– Отец мне все про вас рассказал.

Я даже знаю, что вы на самом деле не Амировна, а Андреевна. А про меня он, судя по всему, ничего вам не рассказывал?

–  Никотин…, ой, простите, Назар Захарович говорил, что у него есть сын, а больше ничего, - призналась я.
– Но у вас глаза совершенно одинаковые, и голоса очень похожи.

–  Мы потом поговорим, - почему-то шепотом сказал доктор Бычков, - сейчас Валечка поставит вам капельницу, и вы заснете, а я попрошу Алену посидеть с вами, чтобы вы рукой не дергали.

–  Алену?
– Я опять ничего не понимала.

–  Ну да, вашу Алену. Она уже просидела с вами три капельницы, две вчера и одну сегодня утром. Сначала она очень сильно плакала, я даже пускать ее не хотел, но потом ничего, успокоилась.

–  Как…, как это - плакала?

Мои вопросы становились все глупее, я решила, что речь идет о какой-то другой Алене, потому что представить Алену Сальникову рыдающей над моим бессознательным телом не могла ни при каком напряжении фантазии.

–  Ну как люди плачут?
– Бычков пожал плечами.
– Слезами плакала. Мол, Никочка, родненькая, не умирай.

Так это была не галлюцинация… Ничего не понимаю. Мир, что ли, перевернулся?

–  Я, собственно, решил, что лучше пусть девушка с вами побудет, поделает что-то полезное для вас, это ее займет как-то, отвлечет.

–  От чего отвлечет?

–  Ах да, - он немного смутился, - вы же не знаете.

Ее молодой человек погиб, когда вас освобождали.

–  Кто погиб? Игорь?

–  Кажется, его так зовут. Ника, я понимаю, у вас много вопросов, вам хочется обо всем узнать, но вам сейчас лучше всего уснуть, поверьте мне, вы же врач, должны понимать.

Я понимала. Как врач я все понимала. Но как женщина - изнемогала от желания все узнать. Врач и женщина боролись во мне не на жизнь, а на смерть. Тут же из дальних закутков памяти вылез Лев Кассиль со своим классическим вопросом: если слон на кита влезет, кто кого сборет? Не знаю, кто победил в кассилевском поединке, но в моем победил врач. Я добросовестно уснула, не успев даже увидеть Алену. Сон обрушился на меня в тот момент, когда медсестра Валечка отрегулировала капельницу и пошла звать девушку.

Не знаю, сколько времени прошло, пока я окончательно не проспалась после наркоза, но, когда я вполне бодро открыла глаза в очередной раз, капельницы не было, аккуратненький катетер одиноко торчал из моей руки чуть повыше запястья, а на кожаном кресле рядом с кроватью сидела Анна.

–  Вы проснулись, Вероника?
– радостно спросила она и заплакала.
– Ну, как вы?

–  Нормально, - ответила я, с удовлетворением ощущая, что артикуляционный аппарат слушается меня гораздо лучше, чем прежде, когда я разговаривала с сыном Никотина. Просто-таки совсем хорошо слушается.
– Рассказывайте.

–  Что рассказывать?

–  Да все. Как я здесь оказалась. Как вы здесь оказались. Вообще все, что знаете.

Свой потенциал слушателя я переоценила, потому что на протяжении всего рассказа периодически проваливалась в сон. Наверное, Анна не сразу это замечала, и часть ее повествования ушла не в мои уши, а в пустоту, поэтому всей полноты картины я в итоге не получила, но все равно, даже того, что я сумела воспринять, оказалось достаточно, чтобы потом долго думать и удивляться.

Оказалось, я сильно и самонадеянно заблуждалась, когда полагала, что хорошо изучила семейство Сальниковых. Мало того, что они, оказывается, искали меня всю ночь, мало того, что они сообразили, как нежелательно мне иметь дело с официальной милицией, так они еще и подняли на ноги всех, кого могли. Они привлекли к моим поискам Анну и всю ее семью, даже привезли больного Вадика, который вскрывал в Интернете мой почтовый ящик и искал в моей переписке зацепки, позволяющие понять, что произошло. Они нашли Никотина. Старый Хозяин тщательно, со знанием дела обыскал мою комнату и нашел документы - договор и приходный кассовый ордер - частного детектива Севы Огородникова. Связался с ним и попросил помочь. Какое счастье, что я не стала забирать у Севочки присланные шантажистом фотографии, а то и их Николай Григорьевич нашел бы…