Казнить нельзя помиловать

– Да ни за что, – покусав губы, сказала Марина. – Просто других жальче. Потом Олега – меня бесит, как он с Татьяной поступает. Потом саму Таньку, уж больно от нее много бесполезных эмоций. Потом Лизу.

– Почему Лизу? – спросил я.

– Потому что дальше мне трудно выбрать… Тебя грохнуть или Лешку? Не знаю. С тобой мы ближе, откровеннее, будто с детства знакомы; с тобой мы похожи, оба изломанные и с тараканами в голове. Он мне за другое нравится, он относительно правильный, хоть и не без заморочек, относительно невинный, с ним я про многие вещи никогда не стану говорить, как с тобой. Он классный. Только не бойся, не собираюсь тебе дорожку переходить…

– Муся, послушай… Когда мы с тобой только познакомились и рассказывали друг другу о своем темном прошлом, ты в два счета разоблачила мое вранье. Но сама ведь тоже лгала? Только я не такой умный, не могу определить, что именно не так было в твоей истории.

Марина потянулась и закусила нижнюю губу. На лице ее не было неудовольствия.

– Как и ты, всех персонажей ролями поменяла! Я говорила про интеллигентного сутенера, так вот: на самом деле я была не «работницей» его, а женой. А рэкетир Серега – моим любовником. Он мужа моего убил.

– Ты заказала?

– Да. И было это не в Москве, а раньше, на малой родине. Потом я не захотела там оставаться и уехала… Покинул он свое селенье, где окровавленная тень…

– А психоаналитик тогда кто?

– Один из моих нынешних приятелей. Умный дядя. Он говорит, когда у человека в прошлом имеется неприятная, темная история, которую не хочется вспоминать даже наедине с собой, человек этот постоянно придумывает взамен нее другие бредни. Таким образом происходит замещение, вытеснение или что?то в этом роде.

– Постой, Маринка! – вспомнил я. – А как же… если муж твой умер – где же ваши дети?!

– Дети? – переспросила она с удивленным выражением. – Какие дети?

Я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему ни приведут. Наверняка сейчас мне скормили очередную душещипательную сказку, а правды о жизни своего друга я не узнаю никогда. Да и хочу ли я ее знать, на кой она мне, правда?то?

– А ты почему не хочешь сыграть в нашу телеигру? – спросила она. – Ведь деньги!

– Не люблю, когда в мою жизнь влазят, – ответил я.

– А в принципе как ты относишься к подобным играм?

– Никак не отношусь. Изредка смотрел. Скучно. Я вообще не люблю телевизор.

– А я их ненавижу…

– Почему ненавидишь? – спросил я с недоумением. – Что тебе до них? Одно дело – наш случай: насильно включили в какие?то списки, этого твоя свободолюбивая душа не может вынести. А когда люди сами приходят играть, по своей воле? Ведь «мочить» – это просто выражение, не корову же проигрывают! Если человек захотел участвовать – он знал, на что идет.

– Просто выражение, да? Хоть ты не любишь телевизор, но наверняка слыхал, как летом в «Большой погоне» парень пристрелил в финале соперника?

– Это была случайность, – возразил я. – Его присяжные оправдали.

– Кто знает, случайно или не случайно? Выигрыш?то ему отдали! Правда, как я читала, вся сумма на адвоката пошла. Но дело даже не в этом. Мне кажется, когда человек даже понарошку «мочит» людей, которые ему ничего плохого не сделали, в нем появляется что?то гнилое. И потом он в любых ситуациях начинает мочить, по службе ли, в личной ли жизни. В его мозгах поселяется убеждение, что ходить по головам и по трупам правомерно. Боже, а гладиаторы эти!..

– Такова жизнь, – сказал я. – Ведь если я первый не выстрелю, так выстрелят в меня… А в гладиаторы идут по своей воле. Сам чуть не пошел, когда денег на жизнь не было.

– Ты – в гладиаторы? – она окинула меня с ног до головы критическим взглядом. – Неужели ты занимался каким?нибудь спортом, да еще таким, где убивать учат? Врешь, поди!

– Вру, – покорно согласился я. Не люблю разочаровывать людей. И зачем ей знать, что в гладиаторы я чуть было не подался не только ради денег, а из?за вдруг возникшего желания пострелять по живым мишеням. Прошел все отборные комиссии, а потом так же вдруг потерял к этому интерес, повстречав в баре какую?то занятную личность, о которой в свой черед забыл через пару деньков. – Конечно, вру, милая. Какой спорт? Мы только в области балета…

– Какая же это своя воля – если ради бабок? Если у человека есть причина кого?нибудь убить – это одно. Но вот так – друга – без причины, на потеху зрителей!.. Что ухмыляешься? Смешно, что я мораль читаю?

– Смешно, – признался я. – Прости, Муська, но ты вот, например, за деньги спишь с разными мужиками. А как же твоя душа?

– Душа не при чем, – сказала она сухо. – У меня это просто бизнес. И я никого в пропасть не сталкиваю. Еще вопросы есть?

– Еще один, и отстану! – попросил я. – Скажи: если б игра велась не за деньги, а на выживание? В буквальном смысле? В живых останется один? Понимаешь? Что б ты сделала?

– Да ну тебя! Начитался Шекли. Вообще у вас с Лехой есть один очень противный недостаток: вы ужасно много читаете фантастики.

Сказав Маринке, что шоу не смотрю, потому что скучно, я малость покривил душой. С тех пор, как начали с огнестрельным оружием играть, – частенько смотрю. Не раз наблюдал коллизию: игроки выбывают, и наступает момент, когда остается пара сдружившихся, казалось, словно братья родные. И всегда лелеешь сентиментальную мечту, что они откажутся драться друг с другом. Или хотя бы потихоньку от организаторов договорятся поделить приз и счастье на всех поровну. Может, конечно, иногда и договариваются. Хотелось бы в это верить.

– Маруся, тебе Генка сегодня случайно не звонил? – спросил я мерзким фальшивым голосом. – Как он там?

– Хорошо, что напомнил! Дай?ка телефон. Он меня на днях просил в Интернете справочку по жилищному кодексу найти.

Подал ей телефон, взял пустые чашки и вышел на кухню. Мне даже присутствовать не хотелось при том, как она будет звонить. Нервишки не выдерживают. Включу воду погромче, чтобы не слышать. Когда вернусь в комнату, она скажет, что все нормально, и тогда можно жить.

Тьму?тьмущую народу убивают по всему свету каждый день. Я знал одного мужика, который насмерть сбил женщину на дороге, так он чуток отсидел и вышел, и ничего, никакого особенного раскаяния. Поверьте, это совсем не так тяжело – знать, что ты кого?то убил. Если не было расчлененки, крови, хрипов, судорог и разбрызганных по вашей одежде мозгов, – это, в общем, не так ужасно. Наверное, потому генералы так легко посылают людей воевать – для них мертвые существуют в виде сводок, а не в виде разбрызганных мозгов.

Конечно, всякие там угрызения совести, раскаяние, тоска бывают, если вы случайно убили кого?то дорогого, милого, беззащитного, кого?нибудь, кто вас любил. Но можно пережить и это. А уж если незнакомого или полузнакомого – это просто тьфу.

Что ж я все оправдываюсь? Опять генералов каких?то приплел! Дались мне эти генералы! Ничего с Генкой не случится. Я выключил воду, обернулся, и чашка выпала из моих рук: Марина стояла в дверях, глядя на меня широко распахнутыми, остановившимися глазами.