Казнить нельзя помиловать

Ему оставалось всего десять строк, когда висевшие над диваном часы захрипели и начали бить полночь.

Анджей вздрогнул и обернулся. Ивар и Инга, тяжело дыша, смотрели на него. Молчали. Глаза их становились все огромнее и темнее.

Крикнув, сорвался Анджей со стула, схватил их обоих – легких, почти ничего не весящих, подтащил к столу.

– Возьмите меня за плечи! – скомандовал он. – Скорее!

На плечи его легли две руки – почти невесомые, почти бесплотные. Слова не желали вставать на нужное им место и звенели, раскатывались, словно монеты по мостовой. Анджей барабанил по клавишам, чувствуя, как иссякают силы. Тепло его тела уходило в две руки, лежащие на его плечах, и руки эти теплели, наливались жизнью, а сам он становился все слабее. Но и строчек оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть… еще…

Часы ударили в последний раз и смолкли. Через долю секунды Анджей вбил в текст последние буквы и поставил точку. И замер, не смея оглянуться. Роман был закончен.

Сил оставалось только на то, чтобы вытянуться на стуле и закрыть глаза.

Когда он открыл их, рядом никого не было. Мигал включенный экран монитора, открытый файл «Ворда» светился слепым белым окошком.

Рядом на столе, придавленная пустым стаканом и серебряным колечком Инги, валялась записка. В ней было одно только слово: «Спасибо».

Господина Анджея Квибса называют автором одной книги. Его роман «Виноградная лоза» переведен на несколько языков и выдержал уже два переиздания. Тиражи постоянно растут, поэтому господин Анджей – весьма и весьма обеспеченный человек.

Он живет в большом доме на окраине города и слывет очень нелюдимым и скрытным человеком. Когда к нему все-таки прорываются журналисты, господин Анджей очень неохотно отвечает на их вопросы. Говорят, у него много странностей. Например, ложась спать, он тщательно закрывает двери и окна и всегда выключает компьютер. На мизинце правой руки он носит тоненькое серебряное кольцо – явно женское, хотя никогда не был женат. А еще он совсем не пьет. И морщится, как от зубной боли, когда ему предлагают выпить какого угодно хорошего красного вина.

Февраль 2008 г.

Воскресенье

Каждое воскресенье Анна-Мария ждет в гости сына.

Она готовится к этому с самого утра.

Просыпаясь на рассвете, Анна-Мария с удовольствием думает, что сегодня будет счастливый день. Она станет смотреть на сына. Любоваться его загорелым лицом. Гладить длинные белокурые волосы. Трогать за руку – сильную, загорелую, совсем не похожую на младенческую беспомощную ладошку. Целовать в щеку, чуть покалывающую ее своей щетиной. И все это будет очень долго – целый вечер или даже больше.

Потом Анна-Мария спускает с кровати ноги и с кряхтением ставит их на пол. Старым ногам предстоит сегодня большая работа. Раз тысячу им нужно спуститься с крыльца и подняться обратно. На ужин будет цыпленок под соусом, как любит сын. И салат из молодого редиса. И пирог с ежевикой, а значит, нужно слазить в погреб. Словом, ногам совершенно некогда прохлаждаться.

Анна-Мария становится на колени перед распятием и шепчет молитву. Неторопливо и обстоятельно она рассказывает Богу, как прошел ее вчерашний день, как пройдет сегодняшний, сколько дел нужно сделать, чтобы вечер остался свободным. Бог понимающе кивает – действительно, дел много, ведь сегодня приедет сын.

Наскоро позавтракав, Анна-Мария принимается за дело. К вечеру все в доме должно блестеть. Сын любит распахивать окно и вдыхать аромат цветов, стоящих в вазе на подоконнике. И еще он любит ступать босыми ногами по только что вымытым половицам. Пол должен сверкать, как стеклышко. И нужно приготовить чистую скатерть и каждую складочку разгладить утюгом. О, ей совсем некогда скучать.

Анна-Мария хлопочет целый день, с беспокойством поглядывая в небо. Не случилось бы дождя! Сын любит сидеть на веранде и пить чай из фарфоровой кружки. Этой кружке очень много лет, за все время их скитаний по свету она не разбилась и даже не треснула. Это любимая кружка ее сына. Анна-Мария с удовольствием моет ее и споласкивает холодной водой. Потом она готовит ужин, засовывает в печь пирог с ежевикой и идет стирать. Платье на ней должно быть чистым, передник – накрахмаленным, а простыни будут сверкать белизной.

Ближе к вечеру Анна-Мария устает. Она садится на вымытое крыльцо и тихонько напевает, глядя в небо. Солнце клонится к закату.

Когда солнце касается верхушкой старой яблони в соседнем дворе, Анна-Мария идет умываться. Неторопливо и тщательно она растирает свое немолодое тело, потом обливается водой. Чувствуя приятную бодрость от купания, Анна-Мария надевает лучшее свое платье, уже висящее в спальне над кроватью, повязывает накрахмаленный передник. Волосы расчесывает, вздыхая, пропуская меж пальцами длинные пряди. Когда-то они были золотыми, а сейчас – седые наполовину. А скоро будет уже и не наполовину. Скоро, скоро. Но об этом не время думать, ведь скоро придет ее сын.

Анна-Мария зажигает в доме свечи и выходит на крыльцо. Прислонив руку ко лбу козырьком, она смотрит на дорогу. Уже пришел табун, и пыль улеглась, над селом разносится свежий запах хлеба и молока.

А потом звякает калитка, и Анна-Мария кидается навстречу. Она дождалась.

Они пьют чай, сидя на веранде, и сын рассказывает ей о своих делах. Анна-Мария радуется его успехам, внимательно слушает и изредка задает вопросы, кивая седеющей головой.

Отсветы заката скользят по их лицам, ложечка вертится в сильных пальцах сына и звенит о фарфор чашки. Анна-Мария рассказывает ему местные немудреные новости: у соседа родила корова, пастор на прошлой неделе заходил в ее дом, а еще обещают хороший урожай, но кто его знает, что может случиться. Сын шумно пьет чай из любимой чашки и временами удивленно присвистывает. А потом смеется взахлеб, и Анна-Мария думает, что он снова похож на маленького мальчика, который смеялся и щебетал почти без умолку все время, когда не спал. Небо наливается вечерней синевой, прохладный ветерок ползет по саду.

Анна-Мария выносит из дома большой платок в красную клетку и кутается в него. Ей немного грустно. Скоро сын уйдет, и она не увидит его до следующей недели. Так долго. Семь дней ждать. А потом снова летать по дому, сбивать масло и печь пирог. Но до этого еще – семь дней.

Наконец, сын поднимается: ему пора. Скрипят под его ногами ступеньки крыльца. На прощанье он целует матери руку, а она обнимает его светловолосую голову. Уже выйдя со двора, сын оборачивается и машет ей рукой. Анна-Мария долго смотрит на дорогу, залитую лунным светом, а потом поворачивается и идет в дом.

Войдя в комнату, она опускается на кровать и долго сидит, задумавшись. Гладит пальцами бахрому платка – этот платок сын привез ей много лет назад, приехав на последнюю побывку перед войной. Больше он не привозил ей подарков. Но подарков ей и не нужно, главное – видеть его, слышать его голос.

Когда ночь окончательно вступает в свои права, Анна-Мария раздевается, стелет постель и тушит свечу. Она долго не может уснуть. Потом, наконец, подходит к комоду, на ощупь выдвигает верхний ящик, где хранятся документы и старые письма, и достает оттуда пожелтевшую бумагу.

Анна-Мария гладит пальцами истертый на сгибах лист и шепчет текст. Ей не нужен свет, чтобы прочесть его. Она и так может рассказать наизусть, что сын ее, Йозеф Август Конрад, погиб в сражении за деревню N двадцатого октября очень далекого года.

Потом она убирает бумагу, ложится и быстро засыпает. Завтра будет новый день. А затем еще и еще. Их будет очень много – до следующего воскресенья.

26.03.2007 г.

Старая новая мама <