Киллер рядом – к покойнику (Сборник)

Владимир Казимирович, которому такие свирепые демарши супруги, по всей видимости, были не в диковинку, пробурчал под нос что-то сдавленно-неодобрительное и открыл дверь.

Щелкнул выключатель, и Владимир Казимирович машинально прикрыл рукой глаза.

Когда же он отнял ладонь от лица и приоткрыл зажмуренные глаза, то увидел перед собой молодого человека весьма приятной наружности, стоящего в дверях гостиной и со сдержанным любопытством рассматривающего Марину, снимающую обувь.

– Вы… вы кто такой? – наконец выдавил Владимир Казимирович, и его хриплые слова совпали с коротким захлебывающимся криком Марины:

– Вы что… с Алисой, да? Она уже домой начала водить… этих самых… своих…

– Вы Владимир Казимирович Бжезинский? – спокойно спросил молодой человек, не обратив ни малейшего внимания на несносную даму.

– Да, но как…

– Можете больше ничего не говорить, господин Бжезинский. Оказывается, мы с вами тезки. Мне очень жаль.

Владимир Казимирович не успел даже испугаться, – настолько приятное и успокаивающее впечатление производил этот нежданный гость, – как из-за спины «музыканта» с завораживающей, неуловимой для глаза обычного человека быстротой вынырнула рука… с зажатым в ней пистолетом.

Марина перекосила рот в беззвучном крике, увидев, как окаменел, привалившись к двери, ее муж… и тотчас же под аккомпанемент негромкого хлопка на лбу Бжезинского нелепой и жуткой кляксой возник кровавый росчерк пронизавшей голову пули… Но увидеть, как муж, словно мешок с отрубями, сполз по двери на пол, ей уже было не суждено.

Холодный взгляд киллера на какую-то невозможно малую долю мгновения оценивающе упал на скомканную пароксизмом животного страха женщину, и тут же его мозг четко продиктовал единственно возможное в данной ситуации решение: никаких свидетелей.

Он перевел на нее дуло пистолета и дважды выстрелил в перекошенное судорожным, обвальным ужасом лицо.

А когда она упала, хладнокровно произвел еще два контрольных выстрела в голову бизнесмена Владимира Казимировича Бжезинского и его супруги Марины Алексеевны Смоленцевой.

А на следующий день после этого мастерски выполненного заказа Владимир сидел в ночном клубе. …В последнее время он все чаще засиживался допоздна наедине с самим собой в самых дорогих элитных ночных заведениях Москвы (благо деньги, перечисляемые ему за отработку заказов, вполне позволяли жить на широкую ногу) и, смеясь над собственной фальшивой слезливостью, думал о своей роли в этой жизни.

О страшной роли чистильщика, палача, волка криминальной России, который призван уничтожать все то, что могло привести к разрастанию куда большего зла, нежели содержащееся в нем самом.

Бесспорно, он, офицер спецназа ГРУ, особого отдела «Капелла», обученный и вышколенный по недосягаемо высоким стандартам, обязан был выполнять все приказы своего начальства и лично начальника спецотдела «Капелла» полковника Платонова. Но, с другой стороны, степень мотивированности этих приказов всегда оставалась для него, исполнителя, непроясненным и попросту ненужным связующим звеном в классической цепочке заказчик – организатор – исполнитель.

Организатором являлся полковник Платонов. Исполнителями – они, четырнадцать офицеров спецназа ГРУ из особого отдела «Капелла», переориентированных с внешних приоритетов противостояния на внутренние.

Враг был обозначен предельно четко: буйным цветом расцветшая преступность, тесно связанная с криминализированным бизнесом и с властными структурами.

Заказчиком же во всех случаях являлось государство… …Владимир сидел за столиком в полном одиночестве и неотрывно смотрел на неотвратимо – раз за разом – пустеющий бокал. Иногда он привычно косился на застывшее где-то там, в полумраке стенной ниши, металлически поблескивающее зеркало: оттуда в отсветах трех свечей выплывало его собственное каменное лицо.

Слепая, замкнувшаяся сама на себе сосредоточенность, упирающаяся в обреченность, придавали его молодым и отточенным чертам выражение, присущее только людям, много испытавшим на своем веку.

Страдания наемного убийцы… нарочно не придумаешь. Тоже мне – Манфред и Лара, мелькали и хороводили иронические мысли, и терялись, растворяясь в рое более насущных размышлений…

Нарастающий с каждым последующим бокалом шум в ушах не давал отойти от мрачных мыслей и переключиться, ну, скажем, на созерцание сидящей через столик юной девушки.

Наконец Владимир поднялся и, несколькими шагами преодолев разделяющее их расстояние, присел за ее столик и тихо, но внятно произнес:

– Я вижу, у вас такое же человеконенавистническое настроение, как и у меня. Давайте лучше ненавидеть друг друга, чем весь мир сразу.

Девушка вскинула на него большие зеленые глаза, и Владимир увидел, что она в самом деле еще очень молода – не больше восемнадцати лет.

Но в этих глазах глухо тлело что-то такое, что сразу наталкивало на мысль: на самом деле ей гораздо больше лет, чем прошло с момента ее рождения.

– А я и не ненавижу весь мир, – ответила она. – Это удовольствие для истеричных тинейджеров, тыкающих всем в нос своим гипотетическим суицидом. Много чести его ненавидеть. Вы, наверно, выпили немного больше, чем следовало бы. А у вас что, сегодня день рождения?

– Как вы догадались? – вымученно улыбнулся Владимир.

Девушка передернула хрупкими плечами:

– Просто я ненавижу свой собственный день рождения. И когда в этот день ко мне приходит куча гостей с еще большей кучей подарков и начинает говорить всякие глупости о моем цветущем виде и в высшей степени замечательной фигуре… так вот, на моем лице появляется точно такое же выражение, как вот сейчас было на вашем.

Свиридов улыбнулся.

– Почему-то многие люди, напротив, любят свой день рождения, – произнес он. – А я думал, что я один такой урод, который терпеть не может ощущать себя именинником.

Девушка в изумлении подняла брови.

– Урод? Ничего себе. По-моему, вы вовсе не урод. Вы, между прочим, самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. Как вас зовут?

– Владимир.

– А меня Алиса. Надеюсь, сегодня ночью вы свободны… Влодек?

– У вас какие-то неприятности? – почти перебил ее Свиридов, которого такая откровенная категоричность неожиданно взбудоражила и полоснула горькой болезненной тревогой. – Не молчите… Ведь что-то случилось, правда?

Девушка покачала головой, а потом, не сводя со Свиридова глаз, выпила бокал с бледно-желтым коктейлем и тихо произнесла:

– Просто вчера вечером я осталась совсем одна. Совсем… одна. Вот так.

И – с беспощадной, пугающей деревянной откровенностью – добавила:

– Просто вчера вечером убили моих родителей.

– А ты… что же ты?.. – машинально вырвалось у Свиридова.

– А я ушла из дома. Сбежала куда глаза глядят от всех этих нарисовавшихся на наследство родственничков, дядюшек и тетушек. И не буду возвращаться.