Киммерийская крепость
Шрифт:
– Вы напрасно веселитесь, барышня, – грозно произнёс Гурьев, и у Ирины даже слегка засосало под ложечкой. – Вон там, наверху, – он указал подбородком на Сухаревку, чей шпиль возвышался прямо над ними, – располагалась обсерватория моего тёзки Якова Брюса [99] . И фокусы, которые он там выделывал, до сих пор аукаются. Тут по вечерам небезопасно, то и дело какая-нибудь чертовщина случается.
– Кто такой этот Брюс?
– О! – Гурьев назидательно поднял вверх указательный палец. Ирина снова рассмеялась. – Стыдно, барышня. Величайший учёный колдун петровской эпохи Яков Вилимович Брюс, поэт, полководец, дипломат, алхимик, астролог и прочая, и прочая, – что же, вам, выходит, неизвестен? Ага. Так вот, барышня, имейте
99
Яков Вилимович Брюс (англ. Jacob (James) Daniel Bruce, 1669 или 1670, Москва – 19 (30) апреля 1735, усадьба Глинки, (ныне Щелковский район Московской области) – российский государственный деятель, военный и учёный, один из ближайших сповижников Петра I, представитель знатного шотландского рода Брюсов. Предки Я. Брюса с 1647 жили в России.Участвовал в Крымских (1687, 1689) и в Азовских (1695, 1696) походах Петра I, участвовал в становлении русской артиллерии во время Северной войны, за командование русской артиллерией в Полтавской битве 1709 был удостоен ордена Андрея Первозванного. В 1714 обвинен в хищении казны и освобожден от наказания личным указанием Петра I. В 1716 привлечен к составлению воинского артикула, а с 1717 он назначен сенатором и президентом Берг– и Мануфактур-коллегий. В 1721 Брюс получил титул графа Российской Империи. Генерал-фельдмаршал (1726). В том же году подал в отставку и целиком посвятил себя науке. Брюс был одним из образованнейших людей России, естествоиспытателем и астрономом, и владел крупнейшей библиотекой, насчитывавшей около 1500 томов, почти исключительно научно-технического и справочного содержания. В 1696 году им была составлена «Карта земель от Москвы до Малой Азии». В 1702 открыл первую в России обсерваторию при Навигацкой школе в Москве. Школа помещалась в Сухаревой башне, построенной в 1695 и сильно контрастировавшей с архитектурой патриархальной Москвы. Возможно, поэтому, народная молва приписывала Брюсу славу чернокнижника и чародея. Брюс свободно владел шестью европейскими языками, а его «кабинет курьезных вещей» был единственным в своем роде в России и после смерти Брюса влился в кунсткамеру Академии наук. Участвовал в закладке Санкт-Петербурга 16 мая 1703г. Является автором зодиакальной радиально-кольцевой планировки Москвы. Составитель и издатель справочно-астрологического «Брюсова календаря».
– Боже ты мой, да откуда же ты всего этого набрался?!
– Слушал и смотрел. Это познавательно. Брюс, между прочим, был каким-то образом связан с Мальтийским орденом. Впрочем, это не удивительно: он ведь шотландец.
– А при чём тут шотландцы?!
– Понятно, – вздохнул Гурьев. – Начинать ликвидацию исторической безграмотности следует со времён царя Гороха. Но это позже. А знаете ли вы, барышня, какой девиз красовался на гербе Брюса? Вижу, вижу, что не знаете. Fuimus. По-латыни – «Мы были». Как ты думаешь – что бы это могло значить?
– Что?! Кто – мы?! Почему – были?!
– Вот это нам и предстоит разгадать. Как и другую, куда более важную загадку: какое отношение имеет Брюс к моей семье. Я давно собирался в бывшее имение съездить, теперь и повод нашёлся. Кстати говоря, это единственная усадьба в округе, которую не разграбили в гражданскую. Говорят, Брюс туда регулярно наведывается.
– Надеюсь, это чепуха.
– А я надеюсь, что вовсе даже наоборот. Занятно будет поболтать со стариком и узнать, как он сумел научиться сохранять своё тонкое тело, то бишь, как это называют дилетанты, «душу». Что скажешь?
– Ты серьёзно?!
– Вполне, – Гурьев заговорщически усмехнулся. – Это всё глупости, что Брюс знался с чертями. Насколько я понимаю, он их гонял, то есть был экзорцистом, а не чернокнижником, что для
стародавней публики не составляло ровным счётом никакой разницы.– Но тебя-то почему вся эта мистика интересует?!
– Потому что в этом что-то есть, – неожиданно задумчиво произнёс Гурьев. И снова взял Ирину за руку: – Вперёд?
Ирина, в отчаянии замотав головой, взмолилась:
– Всё, я больше не могу… У меня сейчас расплавятся мозги и отвалятся ноги! Ты совсем не устал?!
– Нет, в общем. Но раз ты устала – давай присядем, – и Гурьев увлёк Ирину в сторону, туда, где под деревьями расположились несколько скамеек. Усевшись, Ирина в откинулась на спинку:
– Ужасно устала. Правда. Не сердись… Оставь что-нибудь на следующий раз, ладно?
– Ну, что ты. Я ещё ничего не рассказал.
– Да?! Ну, знаешь! По-моему, ты вполне в состоянии преподавать историю. В университете.
– Я подумаю об этом, – серьёзно кивнул Гурьев, пряча улыбку. – Немного опасно преподавать историю. Она ведь ничему не учит. Литература – куда изящнее. Не так ли?
– Ужас, – Ирина вздохнула. – Тебе, должно быть, очень скучно в школе, нет?
– Нет. Мне любопытно. Я, в общем-то, неплохо отношусь к людям. К ребятам, к учителям. Ну, в общем. Есть, конечно, отдельные персонажи, которые мне не слишком приятны. Но это эпизоды. И потом, в школе есть ты.
– Яшенька…
– Тебе трудно называть меня, как я прошу?
– Нет. Но… Тебе не нравится твоё имя?
– Просто все, кто мне дороги, зовут меня – Гур. И мне это нравится.
– Ладно. Хорошо. И я буду. А кто научил тебя… так целоваться?
– Как?
– Вот… так.
– Долгая история.
– Ну и ладно. Не говори, если не хочешь, – Ирина вздохнула. Ей очень хотелось его спросить, но, конечно же, не решилась.
Зато он сделал это сам:
– Были, Ириша. В ответ на твой невысказанный вопрос.
Это было сказано так… Без бахвальства, понятного и извинительного в его возрасте. Во всяком случае, Ирина была готова извинить ему это. И не только это. Но – так?! Она онемела.
– И? – ревниво спросила, стараясь, чтобы прозвучало кокетливо. Она догадывалась уже, пусть и не очень твёрдо, что Гурьев понимает гораздо больше, чем следует понимать мальчику… юноше шестнадцати лет. Гораздо, гораздо больше. Просто не собиралась так уж легко сдаваться. – Много?
– Нет. Дело не в количестве и не в разах, Ириша, – и, увидев, как она заливается краской, обнял её за плечи: – А ты?
– Что – я? – изумилась Ирина, не делая, впрочем, никакой попытки высвободиться.
– Ты – была?
– Я?! Где?
– Не где, а с кем.
– Я? Ты хочешь… Ты имеешь ввиду… С мужчиной?!
– Нет, – Гурьев смотрел на неё без тени улыбки. – С женщиной.
Ирина глядела на него, слыша, как пульс гулко стучит у неё в висках. А Гурьев засмеялся – тихо, ласково, совсем-совсем не обидно. И вдруг привлёк её к себе:
– Ты сама девчонка ещё, – с какой-то странной, невероятной нежностью проговорил Гурьев. Ну, не может, не может мальчик так чувствовать, ужаснулась Ирина. Так не бывает просто! – Да тебе самой ещё впору за партой сидеть.
Ирина положила голову ему на плечо:
– Да. Это точно. Я полная идиотка. Надо же придумать такое – с собственным учеником! Я совершенно рехнулась, слышишь, Гур, это же…
Он не дал Ирине закончить тираду, закрыв ей рот поцелуем. И снова – её пальцы в его волосах, её лёгкое, прерывающееся дыхание, от звука которого сладко сжимается сердце.
– Ты представляешь, что будет, когда в школе про нас узнают?
– Ничего.
– Но они же узнают.
– Пускай.
– Они всегда всё узнают. Я не могу не смотреть на тебя. Мне очень нравится смотреть на тебя, очень!
– Я тебя люблю.
– Не надо, – шёпотом, краснея опять, проговорила Ирина.
– Не надо – что?
– Не надо… Так часто. А то я… привыкну.
– Привыкай, – Гурьев наклонился к ней и легко дотронулся губами до её губ. – Привыкай, потому что так правильно.
– Когда я тебе надоем, скажи мне сразу. Ладно? Пожалуйста. Я просто не переношу, когда врут и изворачиваются.
– Не говори, пожалуйста, глупостей, – его рука легла Ирине на затылок, и она почувствовала, как ноги делаются ватными и горячими.