Кино и танцы 1977

— Увы да, профессор. Буквально на днях эта задача стала мне не интересной.

— Это очень прискорбно. Задача, конечно, наисложнейшая и даже осмыслить её могут далеко не все. Естественно, тебе в столь юном возрасте она показалась не посильной для Вашего понимания. Александр, нужно сказать, что задачу ты выбрал сложнейшую, поэтому немудрено, что интерес пропал. Однако я думаю, что тебя не испугали трудности и ты попробуешь найти другую задачу по своим силам. А найдя такую, обязательно её решишь. Я верю в тебя! Сейчас на лекции ты всем показал, какая замечательная у тебя фантазия. Ты же видишь, все буквально поражены теми вещами, что ты нам рассказал. И даже, если учесть, что немногие в этой аудитории разбираются в тематике ЭВМ, всё равно я уверен, всем им было интересно услышать о новых разработках, что появляются во всём мире. Что же касается математики… Необязательно браться сразу за такие сложные задачи, над которыми многие десятки лет билось всё человечество. Ведь эта гипотеза начала появляться, если мне не изменяет память, в 1904 году. Над её решением с тех пор бились и бьются многие математики мирового уровня. То, что ты не смог найти решение абсолютно ничего не значит и тебе совершенно не нужно отчаиваться. Ты молод и в тебе есть тяга к знаниям, поэтому не расстраивайся, ты ещё в своей жизни всё успеешь осуществить. Сейчас тебе нужно учиться и ещё раз учиться. А проблем в математике, поверь, на твой век хватит и останется. Просто нужно подождать и подучиться. А вот когда научишься, тогда найдёшь для себя посильную задачу и обязательно решишь её!

— Благодарю Вас за тёплые слова, уважаемый Аркадий Варламович, я обязательно последую вашему совету и буду учиться с ещё большим энтузиазмом. Что же касается постановки новой задачи, то и с этим я с вами полностью соглашусь. Мне, действительно, теперь предстоит подыскать что-то посерьёзней, коль уж эту задачу я решил.

— Что прости? — не расслышал профессор.

— Я говорю, что решение для гипотезы Пуанкаре я нашёл. И, следуя Вашему совету, я обязательно, в ближайшее время, выберу себе ещё какую-нибудь, более сложную, задачу.

В аудитории наступила тишина, через секунду раздалось несколько смешков, ещё через секунду смешков стало больше, а ещё через пару мгновений аудитория взорвалась хохотом.

— Это отлично! Отличный роман, Саша, может у тебя получиться! Обязательно напишите его, — пытаясь перекричать весёлый гул зала, громко прокричал профессор, и, поддавшись всеобщему веселью, тоже благодушно засмеялся.

Я сделал громкое: — «Кхм!» — но народ меня не услышал, поэтому взял поролоновую губку, смочил её в ведре воды и провёл ей по центру школьной доски делая чистую, но мокрую линию.

Через минуту чистая полоса стала подсыхать, обильно оставляя разводы от мела, но я не обратил на это внимание, а взяв новый мел, довольно большими буквами написал:

«Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере».

А потом громко произнёс: — Вот для этого, — тыкнул мелом, — я нашёл решение!

Аудитория смолкла и перевела взгляд на старого математика.

Профессор замялся, кашлянул и неуверенно спросил: — Я не ослышался? Ты утверждаешь, что ты нашел решение великой гипотезы Пуанкаре?

— Я назвал ее теорией «кротовых нор», профессор, — скромно произнес величайший из всех живущих и не менее скромно добавил: — И да, я её решил. Кстати, теперь она называется не гипотезой, а теоремой и не Пуанкаре, а Саши Васина, — подумал чуть. — Ну или можно сократить название до «теорема СаВа».

Глава 24

В аудитории народ вновь безмолвствовал, переведя взгляд с меня на профессора и ожидая его профессионального мнения.

— Ты верно шутишь? — растерянно произнёс тот, косясь на вовсю улыбающихся коллег, вероятно представляя, как над ним завтра будет смеяться уже не только кафедра математики, а весь университет в целом. Посмотрел на меня и с надеждой в голосе повторил: — Шутишь? Ведь правда — шутишь?

— Отнюдь. Я вполне серьёзен.

В зале несколько человек от души засмеялось, остальная же аудитория, не поняв, что происходит, просто улыбнулась.

— Но как? Этого не может быть! — как будто бы убеждая меня, негромко и крайне растеряно произнёс он, всё также растеряно глядя на меня, поняв, что юноша оказался просто маленьким зазнайкой и, вероятно из-за этого, его опять ждёт позор.

Я подождал пару секунд и, решив прервать нарастающий шум в аудитории, громко повторил: — Я говорю, что я решил эту небольшую задачу.

— Небольшую?! Да ты что!!?!!? Это же наисложнейшая задача математики!!

— Ну значит большую. Сути это не меняет.

— Не может быть! — выкрикнул усатый мужчина средних лет. — Прекратите нам морочит голову. Профессор слишком доверчив и чересчур много хорошего у нас на кафедре о Вас рассказывал, так, что, хотя бы в благодарность за это, прекратите молоть чепуху.

— Борщевский!.. — совсем расстроенно произнёс профессор. — Ну зачем Вы так…

— Как это зачем, уважаемый Аркадий Варламович?! Как это зачем?! Парень рассказал нам очень много интересного в своей лекции. Видно, что фантазия у молодого человека развита, но, когда речь идёт о серьёзных вещах, тут уже не до фантазий. Тут нужна не просто болтовня, а доказательства, подтверждённые в расчётах. К тому же такие доказательства должны быть не раз проверены-перепроверены!

— Как же Вы, товарищ Борщевский, без воображения математическим анализом заниматься изволите? Мне казалось, что именно умение правильно представить задачу в голове помогает математику найти нужное решение. Как же без фантазии работать с этой области знания?! — недоумённо поинтересовался молодой пионер-лектор.

— Я не это имел ввиду, впрочем, что с Вас взять-то, — он снисходительно посмотрел на меня и, махнув рукой, добавил: — фантазёр, — аудитория захохотала и он поднял руку, чтобы её успокоить и когда присутствующие замолчали, картинно добавил: — Не, ну романы он пишет хорошие, — и часть зала вновь разразился хохотом и аплодисментами.

На моего протежирующего дедка-профессора было жалко смотреть. Он весь съёжился и опираясь на тросточку смотрел себе под ноги — в пол.

Что ж, в такой ситуации «весёлые бурундуки» — «Чипы и Дейлы», в моём лице, просто не могли не вмешаться, а посему я громко закричал: — Вы обвинили меня во лжи и устроили тут не пойми что… Но даже не дали мне хоть что-то сказать в свою защиту.

— Так говорите же, — позволил мне Борщевский и, вероятно поймав кураж, хохотнул: — Хотя наговорили Вы сегодня уже и так не мало. Одни только пересказанные статьи из иностранных журналов о компьютерах чего только стоят. А конвертация изображения на экран… Это же феерический рассказ. Раз уж вы читали западные издания, то наверняка знаете, что эти Ваши компьютеры начали появляться с 1972–1973 года. Просто выглядели они чуть по-другому, но на экран изображение выдавать могли уже тогда, — хохотнул. — так, что как минимум часть вашей лекции о будущем, это не завтрашний или послезавтрашний день, а сегодняшний, если не вчерашний, — вновь хохотнул. — Впрочем, фантазия у вас отменная. Так закрутить всем мозги не каждый может. Вы действительно, вероятно, сможете стать выдающимся писателем, — посерьёзнел. — Но только вот что: одно дело фантазии, а другое дело суровая действительность и реальность. Тут, — показал рукой на сидевших рядом с ним людей, — находятся профессора и доценты, в том числе и с кафедры математики. И когда вы тут шутите и рассказываете нам переделанные вами тексты, мы готовы молчать, но, когда вы так огульно болтаете, заявляя серьёзные претензии на фундаментальные знания, мы смолчать не можем. Мы учёные и в раз раскусим обман, — и усмехнулся. — Это вам не вешать лапшу на уши доверчивому обывателю охочему до сенсаций.

Я не обратил внимание на колкость, а, поправив ворот рубахи, громко и чётко повторил: — Я утверждаю, что решил ту задачу, о которой заявил профессору Светлову.

— Опять бездоказательная ненаучная фантазия, — констатировал оппонент и, махнув рукой, сел на своё место, отвернувшись от меня.

— Почему же бездоказательная? Вполне себе доказательная. Просто для её доказательства потребуется время и глубокое понимание основ математического анализа.

— Да, да… Время, которого у нас нет… Ну ладно, поверим Вам на слово, — стал стебать меня Борщевский, глядя на стену.

— Зачем же на слово. Я могу и доказательства расписать. Просто повторяю: для этого нужно много времени. Вы хотите это услышать сейчас? — обратился я к залу и не дожидаясь ответа свернул лист ватмана в трубочку, а затем свёл его концы таким образом, что получилась фигура под названием — «тор», ну или «бублик», как её величают в быту. Положил «бублик» на стол перед комиссией и, заложив руки за спину, прошёлся пару раз вдоль доски.

Зал немного успокоился и приготовился внимать.

— Так вот, товарищи, сейчас я расскажу Вам о «теореме СаВа», — и видя, как аудитория упала к моим ногам, стер поролоновой губкой надписи на доске. Затем повернулся к внимательно ожидающим доказательства слушателям и произнес: — Представьте себе бублик… — показал на скрученный ватман. — Представили? Тогда…