Киров
Шрифт:
Горцы все сильнее привязывались к Сергею Мироновичу. По свидетельству бакинского юриста Константина Николаевича Дигурова, жившего до революции во Владикавказе, влияние Кирова на горцев было подчас властнее священнейших обычаев, судебных приговоров: его приглашали мирить кровников — людей, взаимная враждебность которых не ведала границ.
Киров страдал оттого, что не может писать о бедствиях горцев.
Запрещалось писать и о многом другом.
Лишь иногда на газетный лист пробивалась статья о какой-нибудь очередной глупости какого-нибудь царского ведомства. Министерство внутренних дел вдруг обрадовало Россию проектом упразднения слова «мещанин». Сергей Миронович писал тогда:
«Залежавшееся в изгибах длинной истории слово это промокло
Разжаловать мещан, конечно, недолго. При известной расторопности это можно сделать в один день. Но куда девать разжалованных; что делать, когда рассыплется на мелкие кусочки милая мещанская психология, так привыкшая к вековой слякоти?
Россия без мещан!
Это так же несовместимо, как республика без граждан, как Рим без рабов.
Упразднить мещанина — это значит начать перестраивать всю живую Россию!..
Нет, проект об упразднении мещанина кажется совершенно невероятным, и лучше взять его обратно.
Милый мещанин, живи и не тревожь своего векового покоя слухами о покушении на твое благополучие, тихое и безмятежное до отвращения.
Помни одно:
Блажен, кто спит и днем и ночью, — ему обеспечена благодарность квартального».
Всё. Предел, за которым — штрафы, суд, ссылка, тюрьма.
Под игом царской цензуры работа каждого мыс-лящегб, передового журналиста была сложна, полна опасностей, а большевика — подавно. Киров не жаловался. А как ему порою тяжко, лучше всех знал его друг Александр Тихонович Солодов. Солодову и самому жилось плохо. Он был старше на десять лет, опытен, честен. Одесса, Киев, Екатеринодар — нигде не приживался. Колесил из города в город, наивно мечтая о земле обетованной. Владикавказ ею не был.
Никогда Солодову не удавалось найти правдивые слова, устраивавшие цензуру. Так продолжалось и в «Терской жизни», куда он перешел. Однажды он напечатал статью о том, как некий человек и его друг Сергей страдают от неудовлетворенности своим трудом.
Опубликовал вскоре подобную статью и Сергей Миронович:
«Ведь это легко сказать — открывать себя просто и свободно. А сколько здесь внешних непреоборимых препятствий… Как часто и много, прежде чем перо схватит мысль, быть может и маленькую, приходится ее мучить, рвать и делать «приглядной» для постороннего взора…
Здесь именно и лежит начало всех начал душевной драмы тех, кто жизнь сковал с газетной строчкой.
Драма эта молчаливая, незаметная, скрытая. Но в том ее ужас».
Статья называлась «Вместо венка».
Она посвящена была Солодову — Солодов застрелился.
Произошло это в 1914 году, накануне войны.
Большевики задолго до империалистической войны предвидели ее неизбежность. На Тереке о том писал Киров. Намеками, а иногда открыто внушал он читателям, что кровавые схватки за передел мира, за рынки и колонии, за барыши были и остаются спутником господствующего строя:
«Народы воевали, воюют и неизбежно будут воевать, так как господствующая капиталистическая культура может поддерживаться и распространяться в глубь земного шара только тогда, когда она насажена на острие штыка или скрыта в недрах орудийного снаряда».
В далеком от фронтов Владикавказе война была для Кирова рядом, она осязалась каждодневно: кроме всего прочего, редели сколоченные ценой долгих усилий подпольные кружки, кружковцы надевали серые шинели. Партийная организация, уже складывавшаяся на Тереке, распадалась. С мыслью о создании устойчивого подполья в горных аулах и селениях пришлось и вовсе расстаться: всех, кого исподволь подготавливали к вступлению в партию, власти усылали теперь на фронт, на тыловые работы.
Применяясь к новой обстановке, Сергей Миронович продолжал,
усиливал нелегальную работу. Обрисовать ее невозможно пока. Из-за конспирации и гибели сотен активных участников революционной борьбы многое все еще требует тщательного изучения, уточнений. Но о том, насколько сложной и многогранной была работа Кирова, свидетельствуют и имеющиеся, вполне достоверные сведения.Через петербургского студента Николая Андреевича Анисимова, ставшего затем вожаком грозненских большевиков, Киров поддерживал контакт со столичной партийной организацией. Весной 1912 года, возвращаясь домой после суда, Сергей Миронович связался и с московской партийной организацией. Помог в том сибирский боевик Ведерников, переселившийся в Москву, где в 1917 году был одним из руководителей Октябрьского переворота. Летом 1913 года нелегально побывал в Москве либо Киров, либо кто-то другой по его поручению. Это отмечено в паспорте на чужое имя, которым Сергей Миронович пользовался ряд лет. С тем же паспортом Киров или еще кто-то ездил и в Астрахань, и в Бугурусланский уезд, и в Саровскую пустынь, и опять в Москву. Летом 1915 года из Сибири в Ростов-на-Дону переселился друг юности Михаил Попов, и Сергей Миронович тотчас же сообщил ему местные явочные адреса. Вскоре Киров и сам приехал. Его хотели перевести туда на руководящую нелегальную работу, но он не согласился жить на иждивении партийной кассы, а подыскать ему приемлемую службу в Ростове-на-Дону не удалось. Полякова вспоминала, что Киров общался также с партийцами из Баку, Тифлиса, Екатеринодара и других городов.
Прямые и косвенные связи с партийными комитетами этим, безусловно, не ограничивались. Во всяком случае, Киров был постоянно в курсе партийных решений, читал новые произведения Ленина, получал нелегальную литературу. Кое-что перепечатывал и во Владикавказе, и в Грозном, и в Нальчике.
Сергей Миронович неоднократно бывал в Грозном, придавая особое значение этому единственному на Тереке крупному пролетарскому центру. Туда, в Грозный, по два-три раза в году приезжал Анисимов, с которым Киров сдружился. Туда, помимо Турыгина, направил Сергей Миронович молодую владикавказскую большевичку Эмму Осиповну Блок. По заданию Кирова туда, наряду с Никитиным, ездил Серобабов. Нефтяники провели несколько мужественных забастовок. Забастовочное движение, закаляя рабочих, выдвигало умелых борцов против капитализма — одним из них был Михаил Самойлович Мордовцев, рабочий, член партии с 1908 года, в будущем герой партизанской войны на Северном Кавказе. Большевистская организация Грозного росла и к 1917 году пользовалась безраздельным влиянием среди рабочих и солдат.
Бывал Киров также в Пятигорске, Минеральных Водах, Кисловодске, Ессентуках, привозил произведения Ленина, нелегальные газеты, листовки — не сидите сложа руки, товарищи, не сокрушайтесь, что нет у вас пока настоящей партийной организации с комитетами, собственными типографиями. Побольше внимания агитации среди мобилизованных, в воинских частях. Особенно среди раненых, ведь Терек весь почти превращается, превратится в огромный лазарет. Сергей Миронович и сам часто проникал к солдатам, придумывая для того всяческие способы. Как корреспондент «Терека» он даже раздавал в госпиталях рождественские и пасхальные подарки. Вручит подарки, а в добавление — задушевная беседа с двумя-тремя выздоравливающими, еще с двумя-тремя, еще с несколькими.
Хотя военные строгости были неимоверны, на промышленных предприятиях, в аулах, в деревне большевистское влияние не угасало. Наоборот, оно было еще ощутительней. Даже в казачьи станицы просочилось революционное брожение. В 1915 году начальник области и атаман терского казачьего войска генерал-лейтенант Флейшер в секретном циркуляре № 22 предостерегал подчиненных:
«По имеющимся секретным сведениям, революционные организации уже мобилизуют свои силы для использования крестьянских масс тотчас по окончании войны в целях развития в них недовольства правительством и возбуждения их на почве земельного их неустройства и неустройства их быта».