Киров

«Нефтяные промыслы остались в памяти моей гениально сделанной картиной мрачного ада… Я — не шучу. Впечатление было ошеломляющее…

Среди хаоса вышек прижимались к земле наскоро сложенные из рыжеватых и серых неотесанных камней длинные, низенькие казармы рабочих, очень похожие на жилища доисторических людей. Я никогда не видел так много всякой грязи и отбросов вокруг человеческого жилья, так много выбитых стекол в окнах и такой убогой бедности в комнатках, подобных пещерам. Ни одного цветка на подоконниках, а вокруг ни кусочка земли, покрытой травой, ни дерева, ни кустарника».

Горький писал о мирном времени, а война и мусаватистское владычество поприбавили зол. Тем не менее или именно поэтому годы работы Кирова в Баку были годами коренной перестройки города.

Рабочие казармы снесли, землянки исчезли. На Забрате и у горы Степана Разина выросли первые рабочие поселки со стройными рядами розовых коттеджей, окруженных зеленью. Вдоль новых, мощеных улиц высаживали деревья. Старые дома переделывали, создавая в них такие удобства, о которых рабочие раньше и не мечтали. Шолларская станция дала населению воду. Электричество и газ входили в быт. Город украшали новые бульвары, парки, сады.

Всюду, где что-либо делалось для рабочих, для всего населения, Киров бывал так же часто, как и на промышленных предприятиях, требуя прежде всего высокого качества работы.

В Балаханах, у строящегося дома, громко спорили. Прораб хотел, чтобы рабочая артель разобрала несколько рядов камня, неправильно уложенных. Рабочие не соглашались.

— Брошу это дело, — горячился старшина артели.

— Почему? — раздалось вдруг откуда-то со стороны.

Глянули — Киров.

Прораб рассказал, о чем спор.

— Ты родом откуда? — спросил Сергей Миронович у старшины.

— Из Шуши.

— У тебя случайно нет родственников в Баку?

— Как нет, шесть человек, все рабочие. Трое тут живут, в Балаханах.

— Так вот, если одному из них достанется квартира в этом доме, проживет он здесь год-два, и все развалится. Как ты думаешь, скажет он тебе спасибо?

Старшина опешил. Сергей Миронович продолжал:

— Нам нужны крепкие дома. Оплошал, сам и переделай.

Старшине деваться было некуда.

Еще чего требовал Киров, кроме высокого качества, — это быстроты. Сроки между словом и его исполнением сокращались предельно. Рабочие поселки в Раманах и Кишлах, в Баилове и на Биби-Эйбате заложили 1 мая 1923 года. А к декабрю сдали пятьдесят три дома, еще семьдесят возводились.

О том, как хорошо и быстро все делалось тогда в Азербайджане, сохранились воспоминания видного московского энергетика Владимира Александровича Радцига. Это был, к слову, младший брат казанского преподавателя Антона Радцига, тот самый, которого в 1902 году вышвырнули из института за причастность к студенческим волнениям. Встречаясь в Баку с Кировым, Владимир Александрович и думать не думал, что перед ним бывший ученик его брата, бывший питомец Казанского промышленного училища Костриков.

В январе 1923 года по распоряжению Ленина выделили деньги на сооружение трамвая в Баку. Тогда же, в январе, в Баку пригласили Владимира Радцига. Так как маршруты общей протяженностью в двадцать километров были заблаговременно определены и утверждены, свой доклад Баксовету составил Владимир Александрович ровно за два дня. Все его соображения тотчас же утвердили. Согласились и с его желанием пригласить специалистов, с которыми он строил трамвай в Царицыне и Воронеже. Зарплату дали Радцигу гораздо большую, чем в Москве.

В три месяца удалось заказать вагоны, электрическое оборудование и материалы для подстанций, воздушных и кабельных сетей. Приобрели и мачты-столбы и рельсы. Шпалы заготовили в азербайджанских лесах. Тянули пути, построили депо с мастерскими И кузницей, контору, гараж, склады, семиквартирный дом для персонала. Все без проволочек и задержек.

Поэтому первую линию, кольцевую, шестикилометровую, соорудили за десять месяцев. Еще через два месяца сдали вторую линию. Третью — осенью 1924 года.

Радциг получил новое задание: электрифицировать пригородную железную дорогу Баку — Сабунчи, ведущую на промыслы, чтобы езда отнимала у рабочих не полтора часа, а двадцать три минуты. Опыта никакого — дорог с электротягой в стране еще не было. Но все помогали, и с Сабунчинки сняли паровозы в более короткий срок, чем на линии Москва — Мытищи, электрификацию которой начали раньше, а закончили позже.

За сооружение бакинского трамвая Радцига наградили орденом, что было редкостью редчайшей. Во многих местах еще не изжили спецеедства — отвратительной придирчивости к старой технической интеллигенции. Узнав о награждении Радцига, московский профессор-коммунист Петр Алексеевич Козьмин, знакомый с Кировым, написал ему в Баку:

«Я прямо-таки удивлен, что у вас могут работать хорошие, честные спецы. Вы, очевидно, обогнали в этом отношении РСФСР… Приезжайте в Москву заводить ваши хорошие порядки».

8

Заводить хорошие порядки привелось не в Москве, а в Ленинграде, хотя и вопреки собственной воле: Киров породнился с бакинским пролетариатом и его партийной организацией, с партийными организациями и народами Закавказья, всего Кавказа. Сергей Миронович считал, что переводить его куда-либо с Кавказа не следует.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Киров был в совершенно несвойственном ему удрученно-тревожном настроении, когда на исходе 1925 года открылся XIV съезд партии. Сергей Миронович писал Марии Львовне:

«Из газет ты узнаешь, что на съезде у нас идет отчаянная драка, такая, какой никогда не было. Читай аккуратно «Правду», будешь в курсе дела. В связи с этой дракой здесь стоит вопрос о посылке меня на постоянную работу в Ленинград. Сегодня об этом говорили очень определенно. Я, конечно, категорически отказываюсь. Серго также против моей посылки туда. Не знаю, чем это кончится. Через неделю, а быть может, раньше, съезд закончится, немедленно выедем домой».

То, что Киров назвал в письме отчаянной дракой, было развернувшейся на съезде острой борьбой против зиновьевско-каменевской «новой оппозиции».

Страна тогда завершала восстановление народного хозяйства. Она крепла день ото дня, шла к социализму. XIV партийная конференция подтвердила ленинское положение о возможности победы социализма в одной, отдельно взятой стране — в СССР. Но экономика страны приближалась лишь к уровню отсталой царской России, и удовлетвориться этим было нельзя. XIV съезд партии обсуждал, как ускорить движение к социализму. Проводить в жизнь ленинский план индустриализации страны — одно из основных решений XIV съезда. Зиновьев и Каменев отвергали ленинский план, считая, что построить социализм в СССР не удастся, раз нет революций на Западе. Всего лишь весной 1925 года оба они критиковали Троцкого, твердившего примерно то же. Потом сами скатились к троцкизму и сколотили, главным образом в Ленинграде, «новую оппозицию». Съезд разоблачил меньшевистскую суть этой оппозиции, осудил ее, призывая зиновьевцев-каменевцев не подрывать единства партии, отказаться от раскольнической обособленности. К этому на съезде призывал раскольников и Сергей Миронович, говоря, что им пора выбраться из своего ленинградского обособленного уголка: