Клад адмирала

Еще не дочитав до конца, Зимин невольно весело, от души расхохотался.

– А ноги просятся в санчасть, – повторил вслух последние слова. – Мудрено запомнить.

– Ясно, куда его ноги просятся, – сказал Нетесов, делая нажим на слове «его».

Чего-то Сергей недоговаривал. Скорее всего, не один охотник Лаврентий Нифонтов вступал в поединок с грабителями, недаром от пистолета, положенного в кобуре на край стола, тянуло запахом горелого пороха, и, скорее всего, не так и неизвестно местонахождение преступников, если он перед ночью на два-три часа заехал домой.

– Ну а ты? Как на Подъельниковском кордоне? Как Василий Терентьевич? – переводя разговор, спросил Нетесов.

– В порядке, – кивнул Зимин. – Заметил, ты у Засекиных в большом почете.

– Ну уж… Показалось тебе.

– Серьезно, серьезно.

– Ну, может, и так, – легко согласился Сергей.

– Внука Василия Терентьевича за наезд, которого он не совершал, чуть-чуть не осудили, – вмешалась в разговор Полина. – Сидел бы уж два года, если б не Сергей.

– Да, ошибка там вышла, – мотнул головой Нетесов.

– Я все-таки думаю, Сережа, не ошибка, – возразила Полина, – а потому, что племянник директора коммерческого центра виновником был.

– Нет. Понимаю, о чем ты, случается такое. Но здесь не разобрались как следует, – тоном, не оставляющим сомнений, сказал Сергей.

Зимин не стал уточнять подробности истории с внуком пасечника. Хотел было рассказать о встречах с бывшим охранником лагеря «Свободный», с ветераном гражданской, но передумал. Потом как-нибудь. Сергей был сосредоточен на своем, слушал рассеянно, отвечал односложно.

Уехал он спустя полтора часа, сказав, что теперь-то уж должен вернуться очень скоро и они сразу отправятся на так долго откладывавшуюся рыбалку. А пока, чтоб не скучно было Андрею, он может покататься по Пихтовому, по окрестностям на его, Нетесова, мотоцикле.

– А права? – спросил Зимин.

– С моим номером не остановят, катайся, – махнул рукой Нетесов.

…Наведываться второй раз к Марии Черевинской не пришлось. Ближе к полночи дочь пасечника вместе с мужем сама подъехала на «Жигулях» к нетесовскому дому. Она была взволнована: соседка сказала ей, что начальник уголовного розыска вместе с поселившимся у него мужчиной были на кордоне, на пасеке у ее отца, и ее разыскивали. Черевинская думала: с отцом что-то стряслось.

– Слава Богу, – она перевела дух, перекрестилась, прочитав записку от отца, – только за этим и приходили?

– Только за этим.

– Сейчас сама привезу…

Через каких-нибудь полчаса Зимин держал в руке стопку тонких тетрадок в бледно-голубых обложках, точно таких, какие он уже видел, читал на таежной пасеке. Точнее, на пасеке он видел и читал всего-навсего одну тетрадку с надписью на обложке «Дневник Терентия Засекина. Октябрь 1919 года – февраль 1920 года». В этих, принесенных, тетрадях Терентий Засекин делал записи с апреля 1920 по декабрь 1929 года.

В одной из тетрадок была открытка времен гражданской, раскрашенная, на плохой бумаге изготовленная и с надписью «Что несет большевизм народу?». Зимин видел такую впервые: на ней ехала на коне Смерть с пустыми глазницами, с проваленным носом, в черном балахоне и с косой, с лезвия которой капала кровь. Впереди расстилалась деревня, толпились люди; позади окрест в беспорядке валялись трупы, виднелись головешки сгоревших изб…

– Вот. Еще и отцовы записи, – подала Черевинская сколотые скрепкой листы. – Ни в коем случае не потеряйте, – предупредила на прощанье.

– Все верну в сохранности, – заверил Зимин. Поразмыслив, первым делом решил прочитать написанное пасечником-сыном…

Тютрюмов

1920 год

– Товарищ Прожогин, подозрительного вот задержал, – Афанасий Маркушин, милиционер Пихтовской уездной милиции, ввел в кабинет секретаря укома молодого мужчину. Секретарь коротко посмотрел на незнакомца, одетого в поношенный костюм и косоворотку, на Маркушина, стоящего позади с винтовкой с примкнутым штыком, сказал:

– Так и вел бы к себе.

– Я и хотел. Увидел, у вас свет горит, и…

– Ладно. Чем подозрительный? – прервал Прожогин.

– Возле станции терся, у жены стрелочника Возчикова спрашивал, как найти Пушилиных, Игнатия со Степаном, – ответил Маркушин.

– Ищешь, значит, Пушилиных? – спросил секретарь укома, изучающе внимательно глядя на неизвестного.

– Да.

– Зачем?

– Хотел встретиться по личному делу.

– По какому?

– Касается меня одного.

– Нет, это уж извини. Нас – тоже. Сынок с отцом – главари кулацкой банды, шастают по тайге, а у него к ним личное дело. Документы есть?

– Нет.

– Вот так. Без документов, темная для нас личность, ищешь бандитов. – Секретарь укома старательно скатал самокрутку, закурил. – Что скажешь?

– Говори, чего уж там, раз попался, – вставил в возникшую паузу милиционер Маркушин.

Незнакомец не удостоил взглядом своего конвоира. Молча внимательно разглядывал висевший за спиной у хозяина кабинета на стене кумачовый лозунг: «Царство рабочего класса длится только два года. Сделайте его вечным!», что-то решал для себя.

– Так что прикажешь думать? – еще раз спросил секретарь укома.

– Я бы хотел говорить вдвоем, – сказал незнакомец.

– Хорошо, – согласился Прожогин. Велел милиционеру: – Побудь в коридоре.

Маркушин вышел из кабинета; с длинной винтовкой управляться было неловко, он штыком царапнул дверной косяк.

– Слушаю, – сказал Прожогин.

Незнакомец подошел к столу, вынул из внутреннего кармана пиджака наган, положил его перед секретарем, назвался:

– Я – старший лейтенант Взоров. Из личного конвоя адмирала Колчака. В прошлом, разумеется… Хочу сделать заявление.

Первое признание приведенного под дулом трехлинейки, но вооруженного мужчины привело секретаря укома в замешательство. Он подвинул к себе наган, сказал:

– Слушаю, гражданин Взоров.

– У вас есть прямая связь с руководством?

– Понятное дело, есть. – Прожогин покосился на телефон.

– У меня просьба связаться с вашим начальником в губернии.