Клад адмирала

– Доложу. Сейчас же.

Прожогин снял трубку, покрутил ручку телефона, сказал:

– Товарищ Ольга, свяжи срочно с Сибревкомом… Нет-нет. Лично с Иваном Никитичем Смирновым. Жду. – Трубка легла на рычаги.

– Слыхал имя? – спросил у Взорова. Секретарь укома постоянно сбивался с «вы» на «ты».

– Комиссар Пятой армии. Его у вас называют победителем Колчака…

– Точно. Теперь Предсибревкома. Главнее его в Сибири…

Зазвонил телефон.

– Маркушин! – хватаясь за трубку, громко позвал милиционера секретарь укома и, когда тот мигом возник на пороге, велел:

– Побудьте вместе в коридоре, пока я говорю…

Прожогин приготовился услышать знакомый неторопливый голос председателя Сибревкома, бывшего своего политического командира, с кем рядом прошел боевой путь в составе Пятой армии от Свияжска, от Волги, почти до самого Нижнеудинска. Голос человека, знакомством с которым гордился больше всего на свете. О котором бойцы слагали легенды и пели песни, а знаменитая писательница Лариса Рейснер говорила в своих красивых статьях как о коммунистической совести Красной Армии. Однако услышал опять телефонистку. Связь с Новониколаевском[21] повреждена, известила она, провода оборваны.

– Как так? – переспросил он. Машинально, потому что знал: бандиты часто подпиливают столбы и обкусывают провода, вдобавок устраивают засады, приходится посылать целые отряды, чтобы восстановить линию.

– Что-нибудь еще нужно, Василий Кондратьевич? – напомнила о себе телефонистка Ольга.

– Соедини с Тютрюмовым, – словно очнувшись, потребовал он. И когда зазвучал густой хрипловатый бас начальника местного чоновского отряда, попросил:

– Приходи, Степан. Позарен нужен.

На вопрос, что за спешка, ответил:

– Такого у нас еще не было никогда.

Не сдержался, против воли прибавил в трубку:

– Золото! На миллионы!

После этого сообщения Тютрюмов, располагавшийся со своими бойцами в бывшем купеческом особняке на той же улице, в трех минутах ходьбы от укома, явился без заминки.

– Что за тип торчит у тебя в коридоре с Маркушиным? Какое золото?

– Садись, читай. – Секретарь укома уступил свое место Тютрюмову.

– Это что, написал тип, который за дверью? – спросил отвыкший за последнее время от чтения длинных бумаг командир местных чоновцев.

– Ты читай.

– Ох-х, белая косточка, моряк. Я на лицо глянул, сразу подумал… – комментировал Тютрюмов первые прочитанные строки заявления. Что подумал, начальник отряда пихтовских чоновцев не сказал, умолк, весь ушел в чтение.

– Вот это да. – Тютрюмов отодвинул исписанные красивым почерком листки, посмотрел на секретаря укома. – В двух ящиках даже платиновый песок. Ну и где все это? От какой печки плясать до озера?

– Не говорит пока. Настаивает, чтобы сначала поставили в известность губернское начальство.

– Ну а ты?

– С Николаевском связь нарушена. Нужно попробовать по железнодорожному каналу снестись, по телеграфу. Или, может, отвезти его в Новониколаевск, а? Как считаешь?

– Считаю, может, к лучшему, что нет связи.

– То есть?

– Без всяких то есть. Прежде чем начальству докладывать, нужно проверить. Мало ли чего написал. Место узнать нужно.

– Не скажет он нам.

– Скажет. Услышит то, что хочет, и скажет. Сейчас я сам с ним потолкую, не вмешивайся.

Тютрюмов открыл дверь и позвал старшего лейтенанта.

– Мы переговорим с Новониколаевском, – сказал, отрекомендовавшись. – Завтра в середине дня приедут из Сибревкома. Вашу просьбу служить во флоте рассмотрят. Спецы нужны. Будете на флоте, если на службе у Колчака не усердствовали…

– Конвой не участвовал в боях, – сказал Взоров. – То есть в критические, самые последние недели часть офицеров конвоя была на передовой. Мне не привелось.

– Тем лучше… А вот в Москву сообщать Сибревкому пока не о чем. Увезти могли золото. Да и место лишь по названию трудно найти. Здешние названия часто повторяются. На иной версте по два-три одинаковых. Промысловики даже путаются.

Взоров отрицательно покачал головой:

– Рыбацкое становище Сопочная Карга.

– Что? – переспросил Тютрюмов.

– Место, где убивали меня…

Украдкой Тютрюмов подмигнул секретарю укома: вот, мол, как надо вести разговор.

– Есть такое, – подтвердил. – Напрямую верст десять отсюда. Но там около озера нет избы, как вы утверждаете. – Начальник чоновского отряда кивнул на стол, где лежали исписанные рукой Взорова листки.

– Есть, – тихо, но твердо возразил Взоров.

– Противник мог перед дуэлью и соврать, – сказал секретарь укома. – Назвать другое озеро.

– Исключено. Абсолютно ему не было смысла лгать.

– Второй Сопочной Карги вроде бы нет у нас, – помолчав, проговорил секретарь укома.

– Нет, уверенно кивнул Тютрюмов. – Бывал я на том озере весной. Помню: избы около него нет.

– Есть, – упрямо повторил Взоров.

– Чем гадать, лучше съездить туда. На месте видней, – предложил начальник чоновского отряда. – Как? – обратился к Взорову.

– Согласен, – ответил старший лейтенант.

– Хорошо бы обернуться до приезда губернского начальства. Утром рано выехать. Как? – Командир местных чоновцев посмотрел на Взорова.

– Согласен, – опять односложно ответил Взоров.

– Тогда на рассвете выедем.

– Лошади твои. – Секретарь укома отпер сейф, положил туда заявление Взорова и сданный им наган.

– Об этом не беспокойся. В полшестого будут у крыльца. – Тютрюмов посмотрел на часы. – Пойду соснуть.

Остановившись у порога, спросил:

– А что с милиционером? Долго ему сидеть в коридоре?

– Пусть к себе идет. Я скажу.

– Сам отправлю. – Тютрюмов скрылся за дверью.