Клан бешеных

На этот раз «загорать» мне пришлось долго, до самой темноты. И лишь когда густые сумерки опустились на дачный поселок и в некоторых окнах домов зажегся свет, я вышла из машины. Вокруг не было ни души. Это и понятно: сегодня рабочий день, и немногие могут позволить себе отдыхать на даче. Я сбросила с себя гипюровую кофточку, достала из пакета и надела темно-синюю майку, на ноги нацепила кроссовки, которые лежали у меня со всеми причиндалами в большом пакете на заднем сиденье. Вооружившись камерой, я закрыла машину и, осторожно ступая, пошла вдоль забора, высматривая те ворота, за которыми скрылся Виссарион.

Самое трудное было перелезть через забор: выложенный из белого кирпича, он был достаточно высок. И почему я не мастер спорта по прыжкам в высоту? Сейчас бы разбежалась с шестом и сиганула через забор прямо в сад! Мне пришлось поискать что-нибудь подходящее. Этим подходящим оказался какой-то чурбак, валявшийся неподалеку. Подкатив его к стене и прислонив к ней, я с трудом забралась на него и почти легла грудью на стену. Я начала осторожно подтягиваться…

За забором чернел сад, наверное, очень хороший, в темноте было плохо видно. Но одуряюще пахло яблоками и грушами. Рядом с забором, на котором я сидела и с которого боялась спрыгнуть, росло какое-то большое дерево, похоже, яблоня. Ее ветви распростерлись прямо над забором. Если прыгать на землю высоковато да и страшно, то ползти по толстой ветке – ничего, можно. И я на свой страх и риск поползла…

Я остановилась только тогда, когда наткнулась в темноте на сам ствол. Подняв голову, я увидела, что совсем недалеко от меня, буквально метрах в семи, окно дома, в котором горел свет. Это был второй этаж, и я, как птичка, сидела на дереве на уровне этого второго этажа. В той комнате, что была видна через окно, находился Виссарион. Он сидел на роскошном оливкового цвета диване, рядом с которым стоял сервировочный столик. На столике – початая бутылка вина, два фужера, что-то из закуски, два больших красных яблока, кисть винограда… Он что, смотрит телевизор? Усевшись поудобнее, я на всякий случай расчехлила камеру. Неизвестно, сколько придется так сидеть, да и будет ли толк от моего сидения, но готовой надо быть всегда и ко всему, как пионер. Я во все глаза смотрела на молодого человека. Он был в одних белых трикотажных трусах. Его загорелое сильное тело смотрелось просто великолепно. Он брал что-то с тарелки и не спеша клал в рот. Так он что, здесь один? Он, кажется, сказал другу, что поехал к какой-то Илоне. Узнать бы, кто такая эта Илона!

Словно отвечая на мой вопрос, Виссарион негромко крикнул:

– Ил, хватит там возиться со своей японской дребеденью! Иди же наконец ко мне…

Как хорошо, что сейчас жарко, подумала я, и окно открыто настежь! Я, направив объектив камеры на молодого человека, нажала кнопочку записи.

Через мгновение в комнату вплыла девушка лет двадцати пяти или около того. Она была очень недурна собой – длинные ноги, роскошные распущенные черные волосы и большой бюст. Красавица была одета в такое откровенное серебристое бикини, что с таким же успехом могла бы смело ходить и без него. В руках она несла блестящий поднос. Девушка театрально опустилась перед Виссарионом на колени и поставила поднос ему на ноги:

– Роллы готовы, мой сладкий!..

– Потом, потом! Ну их к черту, эти твои японские прибамбасы! Столько времени потеряли…

Ого, кажется, мне сейчас посчастливится стать свидетелем одной очень интересной сцены!

Виссарион между тем взял поднос и поставил его на сервировочный столик. Длинноногая продолжала сидеть перед ним на коленях. Он нагнулся и впился в ее губы долгим поцелуем. Девушка застонала, сама начала срывать с себя купальник, вернее, то, что его имитировало. Виссарион не возражал. Напротив, он активно помогал ей, потом они вдвоем сняли его белые трикотажные трусы.

– Смотри, я сделала себе интимный пирсинг, – донеслось до меня.

– Где? Покажи! О-о!..

Обнаженные молодые люди упали на диван, терзая друг друга в объятиях и страстных поцелуях. Я почувствовала, что невольно краснею. Вообще-то я не любитель подглядывать в замочные скважины, тем более спален, но тут выбирать не приходилось.

В течение двадцати минут пара продемонстрировала мне несколько поз из Камасутры, а я все это аккуратно записала на камеру. Глядя на их любовные утехи, я вдруг поняла, почему Виссарион так груб со своими девушками: даже сейчас, во время интима, они с черноволосой изображали какую-то игру в садиста и мазохистку – он якобы принуждал ее делать что-то, а она якобы сопротивлялась этому. Но надо сказать, что сопротивлялась не особо: делая вид, что повинуется грубой силе, девушка в то же время стонала от наслаждения.

Но вот их силы и фантазии иссякли, и они, раскрасневшиеся, потные и уставшие, откинулись на диванную подушку, тяжело дыша. Молодые люди лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу, и лица их просто светились счастьем. И вдруг каждый принялся выражать партнеру свое восхищение: ах, как ты сегодня был великолепен, мой сладкий!.. А ты была так неподражаема и так офигенно стонала!.. А ты вот в той вот самой позе доставил мне столько удовольствия!.. А ты, Ил, так безропотно приняла мое предложение сделать вот это…

Через несколько минут, пропев друг другу хвалебные песни, молодые люди перешли к более прозаическим темам:

– Ил, скажи, ты и с моим отцом вытворяешь в постели такое?

– Ну, что ты, сладкий! Разве твой отец может сравниться с тобой?! Он такой толстый и такой неповоротливый… А еще ему страшно мешает живот. Я советовала ему похудеть хоть немного, но он категорически возражает, говорит, что живот придает ему солидности. Ну, не дурак?! Меня, например, его солидность вообще не интересует…

– Тебя интересует его толстый кошелек.

– А что здесь такого? Да, и кошелек тоже! И еще его положение, и связи, и…

– Ну, все, хватит об отце! Скажи лучше, ты не могла бы подкинуть мне немного деньжат? Я сейчас на мели, сама понимаешь: отпуск кончается, все деньги я потратил…

– Десять «тонн» тебе, надеюсь, хватит?

– Ммм… А пятнадцать что, не осилишь?

– Ну, сладкий, у меня с собой только десятка с мелочью. Ты бы хоть намекнул, что тебе нужно лавэ.

– Ладно, завтра заеду к отцу, возьму еще у него. Должен же он приплачивать мне за то, что я удовлетворяю его ненасытную женушку! – Виссарион разразился своим лошадиным ржанием.

– Ты смотри, чтобы папаша твой случайно не узнал про нас! – Девушка привстала, потянулась к пачке сигарет, которая лежала на сервировочном столике. – А то ведь прибьет ненароком: этот гиппопотам такой психованный!

– Отец не психованный, он эмоциональный!

– Ага, эмоциональный! А временами становится просто бешеный, словно с цепи сорвался.

Девушка закурила, Виссарион взял у нее сигарету и тоже затянулся.

– Как хорошо, что сейчас отец не на даче!

– Ну да, он же у нас работает по-стахановски, – усмехнулась девушка, – в две смены! Трудится на благо родного ГИБДД, приумножая при этом свое личное состояние.

Я посмотрела на камеру: на индикаторе загорелась красная лампочка. Это означало, что пленка кончилась. Черт! Как не вовремя! Если бы еще удалось записать, что говорят жена и сын Кинделия-старшего про своего мужа и папашу!.. Нет, прав Витя Шило: надо переходить на камеру более современную, с диском. Впрочем, и того, что у меня есть, вполне достаточно, чтобы замутить хорошую игру!

Любовники между тем полежали еще какое-то время, выкурили по очереди сигарету, потом встали и прямо так, нагишом, принялись поедать ужин, запивая его вином и заедая фруктами. Но их кулинарные пристрастия меня интересовали меньше всего, я поняла, что сегодня сделала все, что было в моих возможностях, и мне пора сворачиваться. Я достала из пояса брюк «жучок», воткнула его в дерево прямо напротив окна, затем осторожно развернулась и поползла по ветке обратно к забору.