Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Смотри, какая шляхта щедрая стала — желудями стреляют. Это же для вас, свиней, самая хорошая еда!
В лагере противника завопили:
— Проклятье! Это оскорбление!
— Хам смеет уроджоных шляхтичей поносить?
— На кол, на кол всех схизматов!
— Ишь как их схватило! — засмеялся Никитин — он тоже вылез вперед. — Аж земля трясется.
Казаки захлебывались от хохота.
— А что еще будет, когда морды панам набьем!
— Погодите, мы вам!..
Первыми бросились на казаков панцирные гусары с пиками. Навстречу им выскочила часть запорожцев полка Ганджи. Началась битва.
На
Вскоре зеленый луг превратился как бы в исполинский котел, в котором кипела, клокотала смола. А когда в бой вступили уже все польские части, Богдан Хмельницкий приказал выходить из засады на взгорке реестровым казакам. Они должны были только флангами зацепить поле боя, устремив все силы на то, чтобы взять польский лагерь в клещи. Командовал ими полковник Филон Джалалий.
Бой не затихал весь день. Уже несколько раз поляки теснили казаков к лагерю, несколько раз сами отступали; уже вынесли с поля боя тяжело раненного каштеляна Жоравского; потащился в обоз, повиснув на плечах у слуг, порубленный Денгоф, а его драгуны почти все перешли на сторону запорожцев; обливался кровью Золотаренко. Данило Нечай держал руку на перевязи; уже по лугу носились кони без всадников, а всадники лежали мертвые на возах; уже и Василь Давило ходил в сапогах немецкого капитана, но ни казаки, ни шляхта не могли еще похвалиться победой.
Втянутые в ожесточенный бой, поляки сразу даже не заметили, что казаки на флангах все дальше проникали им в тыл. Первым, видимо, понял опасность такого маневра Чарнецкий. Он быстро стянул против правого крыла тяжелую конницу и обрушил ее на Данила Нечая.
Храбро бились запорожцы, не выпускали из рук саблю даже тогда, когда глаза заливало кровью; падал конь, казак продолжал рубиться и пешим, ломался клинок — стаскивал врага с седла за ноги и душил руками. Все больше валялось вокруг обломанных крыльев; все злее становились шляхтичи, и казацкие ряды начали заметно редеть: понесли с поля боя убитого атамана донского куреня; изрублен был и атаман Чигиринского куреня, хотя он еще продолжал что-то кричать; в руке держал свое ухо Метла; многие запорожцы полегли на поле боя. Ряды казацкие стали выгибаться, задние уже отступили к самой воде. А начнут переправляться через речку — останется только добить их. И поляки, сообразив это, обрушились на казаков всей силой.
Богдан Хмельницкий стоял на валу брошенного поляками лагеря. Полковник Вешняк на самодельной карте показывал, как продвигается Джалалий, чтобы окружить польский лагерь, полковник Кречовский в подзорную трубу осматривал опушку леса, а писарь Петрашенко быстро писал что-то на колене. Вокруг с копьями стояли запорожцы из личной охраны гетмана.
— Вижу, показались из лесу татары, — говорил Хмельницкий писарю. — Напиши, что я запрещаю им сегодня ввязываться в бой.
— Хитрит Тугай-бей, — покачал головой Вешняк.
— Прошу подписать! — поднялся писарь.
Богдан Хмельницкий быстро расписался, бросил назад перо и снова повернулся к правому крылу.
— Не выдержит Данило... Коня! — Он вскочил в седло. — Давай, пане Кречовский, твоих «татар»!
Увидев гетмана с саблей в руке, запорожцы останавливались,
поворачивали коней и снова гнали их на поляков.— За веру, за веру! Кто за бога, за того бог! — кричал Хмельницкий.
Казаки видели, как гетманский бунчук и малиновое знамя пробивались вперед. Навстречу погнал коня огромный шляхтич с усами, закрученными до ушей. Клинки скрестились. Второй шляхтич налетел сбоку, его перехватил Пронь Никитин, поддел на копье и одной рукой перебросил через голову.
В это время послышалось сначала тихо, а затем все громче и громче: «Алла, алла, алла!..» — и из-за взгорья выскочили «татары», наполняя криком всю долину. Усатый шляхтич остолбенел на какое-то мгновение, и в одну минуту Хмельницкий выбил из его руки клинок, а Василь Давило потащил обезоруженного пана за шиворот в плен.
«Татары», которые к «алла, алла» примешивали крепкое украинское словцо, обошли поляков с фланга. Поляки не выдержали такого внезапного налета и повернули назад. Навстречу им скакал Стефан Потоцкий.
— Панове, остановитесь! Не позорьте отчизны, это же хлопы наши! Пан бог поможет нам стереть их в порошок... Вспомните ваших храбрых предков... Заклинаю... остановитесь!
Но его призывы заглушались неумолкающими криками: «Алла, алла, алла!» А попасть на аркан к татарину, чтобы тебя связанного гнали в Крым у стремени, было страшнее укоров гетманича. Нескольких шляхтичей уже заарканили.
— Бегите, пане Кречовский! — крикнул, удирая, шляхтич, у которого от страха глаза на лоб полезли.
— Стой! — Кречовский своим конем преградил ему путь.
— Вашмость хочет попасть в лапы голытьбе?
— Я хочу, чтобы такие, как ты, не паскудили Речи Посполитой! Возьмите его!
Шляхтич не мог понять, почему за полковником Кречовским стоят татары, почему эти татары говорят на чистом украинском языке. И только когда его уже стащили с коня, он, видимо, что-то уразумел и вдруг закричал истошным голосом:
— То есть обман! Пан Кречовский не есть уже поляк!.. Я протестую!
— Такие, как ты, не есть поляки. Марш!
Это была первая стычка Кречовского в роли казацкого полковника. Он до сих пор был не уверен, что сможет вызвать в себе необходимую в бою ненависть к врагу. Но видя, как самоотверженно, не на жизнь, а на смерть бьются казаки, сам по-настоящему обозлился на польскую шляхту. Что еще заставляло ее, кроме жадности, нести свои головы на край света? Так пускай же платят своей кровью. Впервые за несколько дней он вздохнул полной грудью, и глаза его, печальные доселе, теперь весело заблистали. Его «татары» уже не алалакали, а молча рубили напуганных шляхтичей, которые без оглядки удирали в лагерь.
Богдан Хмельницкий остановился. В руках у него была уже булава. Поляки отступали. Среди поредевших рядов шляхты мелькало знамя с белым орлом: под знаменем удирал в свой лагерь гетманич Потоцкий; бежал уже и Чарнецкий, гонимый «татарами». С перепугу начала стрелять польская артиллерия, но ее ядра десятками калечили своих.
Чем плотнее сбивались поляки в воротах, стремясь поскорее протиснуться в лагерь, тем жарче горели глаза гетмана Хмельницкого, тем шире расправлялись плечи, тем выше поднимал он голову. У его ног лежало уже несколько знамен и значков польских хоругвей, а сзади стояли под охраной пленные начальники. Это было начало победы!