Клоуны и Шекспир

Вернувшись (уже в новом обличье), на поляну, Неле, заметно смущаясь, спросила – с кокетливыми нотками в голосе:

– Ну, похожа я на мальчика?

– Не очень, – признался Леонид.

– Почему?

– Э-э-э…

– Сиськи выпирают из-под робы, – бухнул нетактичный Франк. – А, как известно, у мальчишек ничего подобного не наблюдается.

– Я, честное слово, не виновата, – покраснела до корней волос девушка. – Что же теперь делать?

– Не волнуйтесь, ребятки, – лукаво усмехнулся Даниленко. – Добрый дядюшка Уленшпигель уже спешит к вам на помощь. Пожертвую, так и быть, свою праздничную широкую рубаху. Придётся, конечно, немного укоротить по длине. Рукава? Закатаем. Не вопрос…. А после этого начинаем собираться в дорогу. Франк отлавливает и запрягает лошадь. Все остальные – во главе со мной, бравым – занимаются рыбой. Ну, и прочими бытовыми моментами…

Когда с разделкой рыбы было покончено, Лёнька галантно проводил Неле к месту ночного гаданья.

– Ничего нет, – огорчилась девушка. – Ни куклы, ни серебряной чаши, ни венков. Наверное, монахи всё затоптали. Или же выбросили в канал. Жалко…. Ладно, возвращаемся.

Вскоре походная колонна тронулась к Дамме.

Возглавляла её меланхоличная пегая лошадка, влекущая вперёд старенький цирковой фургончик. Иеф и Тит Бибул старательно изображали из себя матёрых разведчиков. То бишь, беспорядочно шастали туда-сюда, нарезая круги, овалы и разнообразные спирали.

Замыкающими следовали, болтая на самые разные темы, Макаров и Неле. Вернее, говорил в основном Лёнька, а девушка, будучи от природы молчаливой, только старательно отвечала на вопросы и скупо рассказывала о повседневной жизни сонного провинциального Дамме.

– Спой песенку, – попросил Леонид. – У тебя очень хорошо получается.

– Какую?

– Ну, не знаю. Например, о любви.

– Хорошо. Как скажешь. Слушай…

Сакура где-то в предгорьях росла,Над тихой – горной – рекой.Она по поздней весне цвела,Громкий – нынче – прибой.Она – цвела. Восхищались все.Шелест – лент – на ветру.Ночью цвела – поклоняясь Звезде.Тихо цвела – поутру.Знойно лето пришло потом.Жажда – сильный магнит.Ливни ударили. Снова – потоп.Осень листвой шелестит.За осенью – тихо – входит зима.Льды сковали прибой.Тихо и нежно поёт пурга,Где-то рядом с тобой.Чахлое деревце на скале,Заледенело всё.И уснуло – в седом феврале,Словно – сердце моё.Но говорят – будет весна.Сакура вновь расцветёт…Ветер несёт – пустые слова.Сердце чего-то ждёт.Мне не дано – тебя понять.Тебе – меня – простить.Только весна умеет – ждать.Только шарманка – любить…Только весна умеет – ждать.Только шарманка – любить…

– Очень хорошая песенка, – одобрил Макаров. – Красивая. Только я кое с чем не согласен. То есть, с одним утверждением.

– С каким?

– Мол: – «Только шарманка умеет любить…». Я, вот, тоже умею.

– Не уж-то? – притворно удивилась девушка, после чего, коротко улыбнувшись, пообещала: – Обязательно проверю…. Ой, отец с матушкой идут нам навстречу! Наверное, меня ищут. Ругаться будут…

Дорога в этом месте делала широкую замысловатую петлю, поэтому встречные пешеходы были как на ладони.

Черноволосый мужчина (лет сорока с небольшим), невысокий, но очень приземистый и плечистый, был одет в мешковатые тёмно-коричневые штаны и светло-серую холщовую робу. На ногах пешехода наличествовали неуклюжие деревянные башмаки, а на голове красовался бесформенный войлочный колпак.

Стройная женщина (визуально моложе супруга на несколько лет), была облачена в простенькое тёмное платье с оборками и рюшечками. Из-под кружевного чепца выбивались светлые прядки волос, а на ноги были обуты низенькие светло-коричневые замшевые сапожки, украшенные аккуратной чёрной бахромой.

«Клаас, судя по всему, является славным весельчаком и записным балагуром», – решил Лёнька. – «Хотя, сейчас выглядит очень озабоченным. И это понятно – дочка, как-никак, пропала…. Сооткин? Женщина, как женщина. Сразу видно, что очень добрая и покладистая. Только усталая. Видимо, приходится много работать…. Какие из Клааса и Сооткин, если что, получатся тесть и тёща? Поживём – увидим. Если, конечно, это самое – «если что» – случится…».

Через несколько минут повозка остановилась.

– Здравствовать вам, бродячие циркачи! – раздался мужской голос. – Хорошей дороги!

– И вам, мирные горожане, доброго дня, – ответил Тиль.

– Не видали ли вы возле канала молоденькую девушку с очень светлыми, почти белыми волосами?

– С ямочками на выпуклых щеках, как у меня? – дополнил звонкий женский голосок. – Это наша дочка.

– Видали, конечно. Даже разговаривали, – ехидно хихикнул невыдержанный Франк ван Либеке. – Она идёт по дороге. Немного отстав от нашего фургончика. Причём, не одна.

– С кем же?

– Похоже, что нашла себе женишка…

– Пошли, пока противный мальчишка не наболтал лишнего, – Неле втиснула свою крохотную ладошку в огромную Лёнькину ладонь. – Давай, обойдём повозку.

– Здрасте, – появляясь из-за фургона, буркнул Макаров. – Хорошая погода сегодня. Тёплая. Но особой жары пока нет.

– Хорошая, – покладисто согласился черноволосый мужчина, лицо которого было покрыто густой сетью морщин и морщинок. – Рад встрече, парни! Не видали ли вы поблизости молоденькую девушку с очень светлыми, почти белыми волосами? У неё ещё ямочки на щеках?

– Подожди Клаас. Помолчи немного, – пристально вглядываясь в спутницу Леонида (вернее – по сценарию – в спутника), попросила женщина, а ещё через две-три секунды спросила: – Нель, почему ты подстригла волосы? Для чего облачилась в мужскую одежду? Что это за бугай, который держит тебя за руку, словно имеет на это полное право?

– Неле? – запоздало прозрел мужчина. – Что происходит?

– Сейчас, уважаемые горожане, я вам всё объясню, – соскакивая с козел на землю, зачастил Даниленко. – Ничего страшного, клянусь августейшим Папой Римским, не происходит. Молодые люди сцепились ладошками? Не стоит заранее переживать. Это они от волнения. Мол, натерпелись всяких и разных страхов. Или там что другое, связанное с ночным девичьим гаданьем…. По поводу новой причёски и прочих элементах классического маскарада. Рассказываю…

И, понятное дело, рассказал – подробно, увлекательно и складно. То есть, как и всегда. Естественно – для пущей доходчивости – с элементами пантомимы и в лицах. Не забыв и о знаковом предсказании серебряной чаши с пеплом.

Иеф и Тит Шнуффий тоже приняли активное участие в этом красочном спектакле. То бишь, увлечённо бегали, прыгали и строили уморительные рожицы.

Только Франк ван Либеке изображал из себя капризного зрителя-пессимиста – беспрестанно морщился, кривился и изредка сплёвывал в сторону.

«Ему, скорее всего, Неле тоже приглянулась», – предположил Лёнька. – «Влюбился, понимаешь, с первого взгляда, причём, со всем юношеским сердечным пылом. А теперь слегка ревнует. Бывает, ясные венецианские зеркала…».

Наконец, повествование завершилось.

– Премонстранты – сволочи известные, – зло скрипнул зубами Клаас. – Ладно, перебедуем. Не впервой. Через недельку отвезу дочку к моему сводному брату Посту, проживающему на маленьком хуторе под Мейборгом. Он человек не бедный, Неле не будет ему в тягость. Поживёт два-три месяца и вернётся домой…. Спасибо вам, славные циркачи, за помощь! Извините, не знаю ваших имён.