Клянусь тебе в неверности

Богдан сомневается.

К нам присоединяется Слава с Яром на руках. Малыш что-то лопочет и уже тянет пальчики к «дяде», чтобы оторвать интересные блестящие пуговки от пальто.

Матвеев спокойно протягивает руку Богдану. Пожимает. Перекидывается парой вежливых слов.

– Можешь оставить пальто здесь. – кивает Слава в сторону обустроенной гардеробной. – Идем в зал. – говорит так, будто вопроса идти или не идти, вообще не стоит. И бывший муж его слушается. Черт побери, его слушаются вообще все вокруг… Не устану я восхищаться своим мужчиной!

– Ну! Задувай свечи, и загадывай желание! – шепчу я дочери, пока та восхищенно оглядывает огромный двухъярусный торт почти с нее ростом. Богдан стоит рядом, а Слава чуть дальше за нашими спинами, не спуская с рук непоседу, который того и гляди, грозит впечататься в торт с разбегу и лишить лакомства всех гостей.

Машка набирает полные щеки воздуха. Дует. Я ей чуть-чуть помогаю. Зажмуривается и что-то самозабвенно шепчет себе под нос. Любуюсь дочерью, и на глазах выступает влага от того, как все хорошо. Одновременно с ней загадываю желание: «Пусть всё остаётся так, как сейчас! Не надо большего! Мы счастливы!»

Целую дочку в обе щеки, поздравляю. То же самое проделывает Богдан. Машка с широкой улыбкой одаривает нас ласковыми поцелуями, и начинает вертеть головой. Ищет глазами Славу.

Находит. Подрывается и сокращает расстояние между ними. Спешит обнять еще одного мужчину, которого она успела полюбить не меньше отца.

Матвеев смеется, присаживается на корточки, не спуская с рук Яра.

– С твоим днем, милая. – треплет ее за щеку.

Дочь обвивает шею Славы своими тонкими детскими ручками и звонко смеется.

– Спасибо, папа!

На миг толпа гостей замолкает.

Все смотрят на растерянную меня и Богдана.

Он бледнеет. Кажется, вовсе перестает дышать.

Иногда, Машка называет Славу отцом. Мы не раз обсуждали с ней этот момент, и дали понять, что единственным родным папой для нее всегда будет только Богдан. Дочь это понимает, но и запрещать называть Славу, так как ей будет удобно, мы тоже не собираемся.

Однако, при Богдане, она всегда обращалась к Матвееву только по имени.

До этого дня…

Богдан.

Я рвано выдыхаю и не могу оторвать взгляда от рук своей дочери, которые обнимают другого мужчину. В голове эхом пульсирует «Папа… Папа…»

Понимаю, что все смотрят на нас с Миррой.

Глотаю эмоции. Выдавливаю улыбку. Все хорошо. Что я, не человек? Не способен понять?

Вижу, как жена выдыхает.

«Жена» - осекаю сам себя мысленно. «Не жена она тебе больше. Прекрати ее так называть».

Гости вновь принимаются что-то весело обсуждать, один за другим поздравляют Машку.

Я ловлю встревоженный взгляд Вячеслава. Даю понять ему, что все хорошо. Знаю, что все ко мне настороженно относятся здесь. Бывший муж… Мало ли что могу выкинуть, да? Никто ведь не знает, что у меня на душе.

Торжество продолжает течь своим чередом. Главное, что дочурка довольна и сверкает от счастья.

В какой-то момент я останавливаю взгляд на профиле Мирры. Вячеслав передает ей на руки сына. Она поправляет волосы малышу, что-то ласково говорит.

И, мать твою… какая же она красивая в этот момент. Такая, что хочется смотреть бесконечно. Ловить кайф только от ее вида. Губ, с которых не сходит улыбка. Глаз, которые искрятся радостью. Даже ее кожа, кажется, светится от неподдельных эмоций.

Со мной она никогда такой не была.

Со мной она всегда была сдержанной, будто пыталась казаться кем-то другим. Лучшей версией самой же себя.

Наверное, не зря говорят, что женщина это отражение мужчины...

Мы на секунду пересекаемся взглядами. И в ее – сквозит жалость. Ей неудобно… Я вижу. Некомфортно показывать свое счастье. Ведь эта женщина читает меня, как открытую книгу сейчас. Знает, насколько несчастлив я.

И я сглатываю горечь, которая начинает собираться внутри. Очень хочется сделать хотя бы глоток из бокала шампанского, который держу в руках. Но, нет. Нельзя. Ни капли алкоголя уже три года.

Отвожу взгляд. Я не имею права портить ни один из их дней.

Выжидаю положенные этикетом двадцать минут и аккуратно подзываю Машку к себе.

– Проводишь папу? – с улыбкой шепчу ей на ушко. – Мне пора бежать по делам, моя милая.

Машка, конечно, пытается меня отговорить, но потом соглашается и взяв за руку, ведет к гардеробной.

Надеваю пальто. Задумчиво смотрю в лицо дочери.

– Ты теперь будешь сердиться на меня? – с тревогой спрашивает она. Удивленно приподнимаю бровь.

– За что?

– За то, что я Славу тоже называю иногда папой. – виновато тупит свой умный взгляд. Маленькая мамина копия…

Присаживаюсь на корточки. Устало вздыхаю. Говорить тяжело, и улыбаться тем более. Но я всё равно это делаю.

– Машуль, - кладу ее маленькую ладошку в свою. – Я знаю, что Вячеслав хорошо к тебе относится. И если тебе нравится называть его не по имени, а … так… - повторить слово «папа» в отношении другого мужчины не поворачивается язык. – То ты можешь это делать, и не думать, что я буду сердиться. Хорошо?

Дочь улыбается и трясет головой. Обнимает меня.

– Я не стала тебя меньше любить, папочка! – в сердцах восклицает она, и забирается на руки. Обнимаю. Прижимаю к себе. На глазах выступают слезы. Вижу, как Мирра наблюдает за нами из зала.

– И я тебя люблю, милая. – глажу белокурые волосы и шепчу: - И маме, когда она будет одна, передай, что я ее тоже очень сильно люблю. И желаю счастья. – смотрю при этом в глаза бывшей жене.

Дочка не отвечает, я даже не уверен, что она расслышала то, что я прошептал. Но от этих искренних слов мне самому становится легче.

Мирре никогда не понять, в чем была причина моих измен. А мне никогда этого не объяснить.

Просто я такой - других объяснений нет. И тогда считал, что это нормально...

А теперь и рассчитывать на прощение шансов нет. Женщину нужно завоевывать тогда, когда ты видишь, что в ее жизни не хватает чего-то, что ты сможешь ей дать.

Но в жизни Мирры есть всё. Всё, чего она всегда была достойна. Всё, чего я не смог дать. Зато смог дать другой.

Правильно говорят – что имеем не храним…