Клятва на стали

Старик резко развернулся.

– Ты думаешь, мне это не известно? – вскричал он. – Что я не думал над этим? Что я не просиживал ночи, прикидывая и взвешивая? – Он вытер лицо тыльной стороной кисти, в которой держал меч. – Да, джинн забрал ее. Но этот предлагает нечто, благодаря чему нейяджины вновь обретут силу и гордость.

– Но какой ценой? Ее памяти? Ее чести?

– Она поняла бы!

Ариба вскинула голову и распрямлялась вся, пока не взглянула деду в глаза.

– Нет, – возразила она, – не поняла бы. Она сказала бы тебе, что ты ошибаешься.

Старый нейяджин сверлил ее взглядом долгим и холодным. Когда он заговорил, его слова были подобны льду посреди пустыни.

– Оставь ее кольцо и кинжал, оставь свои одежды и имя. Ты не заслуживаешь ни толики того, чем когда-то была. – Он снова повернулся к ней спиной. И почти неслышно добавил: – И ты не заслуживаешь быть ее дочерью.

Это он зря сказал.

Она нанесла удар без яростного вопля и дерзких слов: в нем был холодный и молчаливый расчет. Шаг, другой – и вот она в воздухе с поднятым кинжалом, кромка которого оставляла то ли дымный, то ли теневой, то ли пес его знает какой еще след.

Однако ее дедушка неспроста удостоился своего Черного Шнура. Он уже уклонялся, уже разворачивался и поднимал свой меч для контрвыпада, когда Ариба приземлилась там, где он стоял.

Но только не там, куда она метила. Вышло на добрых три фута мимо; она подобралась на дерне и снова взвилась с занесенным над головой кинжалом.

Как только она ударила сквозь пылавший канат, произошли сразу три вещи. Во-первых, взвыл джинн. Во-вторых, выругался ее дед. И в-третьих, я начал приходить в себя, но мне помешало падение.

К тому моменту, как я оправился от неуклюжей посадки и перекатился на спину, огонь исчез, а облако, бывшее джинном, уже рассеивалось. Мне показалось, что я уловил на ветру последние отголоски дымного бормотания, но точно судить не мог, ибо роща наполнилась звуками поединка. Я встал на колени, затем сел на корточки и только тогда вспомнил, что мои рапира и кинжал валяются где-то в траве.

Я всмотрелся во тьму, благодаря Ангелов за то, что мое ночное зрение как будто восстановилось. Ни стало ни гладкого золота, ни блеска рубинов – только чернота, кровь и грязноватая медь. Это меня вполне устраивало.

Единственная проблема заключалась в том, что двое, которых я высматривал, были невидимы для меня. Шум приблизительно выдавал их местонахождение, да толку! Всего-то и было что промельк обнаженного подбородка, маслянистый след багряных одежд да тускло-золотистый блеск стали. Никак не четкая панорама битвы, не говоря о самих противниках, но я хотя бы лучше понимал, где и что.

И как мне, черт побери, поступить?

Я вытянул из сапога длинный нож. Затем тронулся с места, выслушивая добычу не меньше, чем высматривая.

Хрипы и шум борьбы. Глухой топот ног по траве, соударение плоти. Они вышли за пределы фехтования в область кулачного боя, захватов и подножек. На самом деле ничего удивительного: гнева и ярости было столько, что вряд ли хватило бы стали. Дело дошло до вещей бесхитростных – кровь и кости, губы и пот.

Любовь слетела с лезвия ножа, оставив нетронутым клинок, остро заточенный ненавистью.

Затем я увидел их за десять шагов от меня. Сгусток наполовину зримых теней, которые размыкались и сходились, попеременно недосягаемые и доступные моему зрению. Кто-то на ком-то, один вцепился, другой сопротивлялся.

Я бросился вперед. Старик был либо сверху, и мне открывалась его спина, либо на земле, и у меня было время выбрать позицию для смертельного удара. Мне оставалось надеяться, что я успею разобраться, кто был кем, пока вопрос не станет академическим.

Я находился шагах в пяти от них, когда фигура сверху отпрянула. Она впечатала то, что я почел за кисть, в обнаженное, не тронутое краской и зримое горло противника и отвалилась во мрак. Это наглядно показало мне, кто был кем. Догадка подтвердилась, когда обнаружил Арибу лежавшей на земле в полуотключке и задыхавшейся.

– Спокойно, – шепнул я, садясь рядом на корточки. – Я думаю… умм!

Старик был проворен. Я полагал, что он отошел перегруппироваться или создавал дистанцию между собой и двумя противниками, однако он сделал круг и подкрался ко мне со спины – все за несколько вдохов и выдохов. И вот он потуже затянул на моей шее гарроту.

Будучи застигнут врасплох, я булькнул горлом и выронил засапожный нож. Тогда я хватался за удавку, руки убийцы, землю – только бы уцепиться за окружающий мир. Все, чего я добился, – грязи под ногтями.

Он отшатнулся, натягивая гарроту и оттаскивая меня от Арибы. Я проковылял пару шагов и упал на колени. Все это время он был вплотную ко мне.

– Не тревожься, – прошипел он на ухо. – Ты все еще нужен мне живым, имперец. Поспишь немного, и все. – Затянул сильнее. – Твое вмешательство в семейные дела недопустимо.

Я мог бы сравнить ощущения с огненной чертой, перечеркнувшей горло, но убедился на собственном опыте, что все было иначе. Незамутненная боль и паника – чувство, как будто что-то застряло в трахее, и если исторгнуть помеху, я снова смогу дышать. Отчаянная потребность не устранить боль, но просто наполнить легкие воздухом.

Гаррота затянулась слишком туго, чтобы подсунуть не то что ладонь – палец. Я завел руку назад и нащупал его одежду, кожу и щетину. Провел ногтями, словно граблями, остался с его куфией, отшвырнул ее, попробовал снова. Старик отвел голову, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки, и уперся мне в поясницу коленом.

Я заполошно глянул на Арибу. Лунный свет, пробивавшийся сквозь листву, окрашивал ее янтарем, который сверкал на ее лице и одновременно растягивал под нею кроваво-красную тень. Сейчас она лежала на боку, держась за горло и дыша отчаянно и прерывисто.

Наши глаза встретились, и мы оба поняли: ей не поспеть. Нечего и пытаться. Дед задушит меня до потери чувств, после чего, возможно, убьет ее и доставит меня в какой-нибудь подвал, наиболее подходящий для возобновления переговоров с джинном.

И все-таки Ариба стронулась с места. Она поползла, впиваясь пальцами в грязь, обшаривая ее в поисках чего-то. Благо я усмотрел, как она подняла искомое и швырнула в мою сторону: клинок с теневой кромкой.

Я не поймал его, нечего и мечтать, но ухитрился накрениться достаточно, чтобы рухнуть мертвым грузом, утянув за собой старого ассасина. Я выпростал руку, пытаясь нащупать невидимое.