Клятва трикстера
Шрифт:
Пряди волос Лады развевались на ветру, ее рука сжимала короткий кривой меч. Григорий взял автомат наизготовку. Андрей передернул затвор ТТ.
Что они могу разобрать там, впереди?
Сколько ни вглядываюсь – ничего. Лишь клок ясного неба. Лишь молнии проскакивают вокруг в густеющих тучах. Грома не слыхать, но дрезина чуть вздрагивает, как на невидимых ухабах…
Еще вспышка. И снова резкий толчок.
– Ого! – я торопливо хватаюсь за поручни. Как бы не вылететь вниз!
Лада оборачивается на звук моего голоса.
Гнев и испуг мелькают в ее огненно-голубых глазах.
И нахмурив брови, Лада бьет меня рукояткой меча – прямо в грудь. По не зажившему ребру!
– А-ай! – боль, реальная боль пронзает тело. Что ж ты творишь, дурочка?!
Я дергаюсь… И открываю глаза.
– Опять заныло? – сочувственно спрашивает Карен.
Однообразная стена леса ползет мимо. Егорыч насвистывает себе под нос что-то бодрое. И убаюкивающе гудит мотор дрезины.
«Все-таки заснул! Идиот!»
Я окидываю окрестности лихорадочным взглядом.
В воздухе разлита безмятежность, а высоко поднявшееся солнце так же пригревает. Все идет гладко. Почему ж я не могу совладать с нарастающей тревогой?
И до сих пор, как наяву, вижу огненно-голубые, испуганные глаза Лады?
Сердце бестолково колотится, струйка пота сползает за воротник куртки.
Должно быть, со стороны напоминаю психа. «Ты трикстер или истеричный сопляк?!» Возьми себя в руки, вон и Карен уже недоуменно косится.
«Расслабься!» – командую я сам себе.
Но вместо этого вскакиваю на ноги – так, словно неведомая сила меня подбрасывает. До рези в глазах вглядываюсь вперед. И хватаю Егорыча за плечо:
– Тормози!
– Что? – удивленно поворачивает он голову.
– ТОРМОЗИ! – отчаянно ору я. И он испуганно хватается за массивный рычаг, опуская тормозные колодки, вырубая двигатель на холостой ход.
Дрезина начинает замедляться.
Но слишком долго. Полотно тут идет под уклон, а Егорычу все-таки удалось на полную мощность раскочегарить мотор колымаги. Мы не успеем!
В долю секунды я успеваю это оценить и командую:
– Прыгаем!
– Да что случилось-то? – бормочет Карен. Ни он, ни пилот нашего «болида» пока ни черта не смогли рассмотреть. А когда поймут – будет поздно. Я почти не сомневаюсь в этом, хотя сам увидел ненамного больше.
– Объясню потом.
Седой бросает на меня внимательный взгляд. И в следующий миг, подхватив свой рюкзак, соскакивает, катится в густой траве вниз по насыпи. Егорыч изумленно трясет головой:
– Наркоты вы объелись, ребята?
– Ты тоже прыгай! – хрипло выдыхаю, всматриваясь вперед. – Сейчас, слышишь?
Он бы мог догадаться – по призрачному колыханию воздуха над рельсами, меньше чем за сотню метров от нас. Только старик не хочет видеть. И тем более не желает бросать свою драгоценную колымагу.
– Прыгай, Егорыч!
– Ага, размечтался! – зло скалится он, вырывая из-под замасленного бушлата обрез винтовки. – Сам прыгай!
Логичное, разумное предложение. Если человеку плевать на свою
жизнь, если ему втемяшилось, что таким оригинальным способом я мечтаю завладеть его самоходной телегой – да ради бога! На фига мне рисковать, тратить драгоценное время?Но я поступаю нелогично.
Бросаюсь к нему, перехватив оружие. Егорыч отчаянно сопит, не сдаваясь, – лицо его краснеет от праведного гнева:
– ЭТО МОЯ ДРЕЗИНА! Вали отсюда, обкурок!
– Да кому нужна твоя таратайка! Глянь вперед, упрямый баран! – мне почти удается развернуть его лицом по движению – туда, где уже начинает обугливаться трава, где плывет, искажается в мареве дорога и насыпь…
В тот же миг Егорыч бьет меня локтем в живот – с совсем не старческой силой.
В глазах темнеет, потеряв равновесие, я лечу вниз через хилый бортик дрезины. Приземляюсь на жесткую щебенку – больно ударившись плечом, лишь чудом не свернув шею.
«Старый дурак!» – рвутся наружу злость и обида. Но слова застревают в глотке, когда я поднимаю лицо.
Там, за несколько шагов от меня, раскаленное марево уже окутало дрезину. Фигура Егорыча как-то странно вздрагивает – будто от легкого толчка. И вместе с колымагой скрывается за изгибом дороги.
Я цепенею, почти не дышу. А марево надвигается, обдавая жаром.
Несколько секунд кажется, что оно идет прямо на меня.
Но нет, проплыло мимо… Дрожит над рельсами, с легким шипением ползет вдоль полотна. И вдруг исчезает с громким треском.
Тишина и покой воцаряется кругом. Только я не рискую шевелиться. Жду, отсчитывая время ударами сердца…
Сзади что-то хрустит. Я едва не прыгаю в сторону, как заяц. Но обернувшись, понимаю, что это всего лишь Карен.
Прикладываю палец к губам.
Мы ждем, вслушиваясь, еще целую минуту. И лишь тогда осторожно поднимаемся насыпью.
Если не считать обугленной травы, особых следов там нет. Может, не настолько плохо дело?
Идем вдоль полотна. Лишь метров через сто, за поворотом, там, где опять начинается небольшой подъем, обнаруживаем остановившуюся дрезину.
Издали кажется, что все в порядке.
Разве что фигура Егорыча странно неподвижна. Он стоит спиной к нам, схватившись руками за поручни. Воротник бушлата, как было и раньше, поднят, грязноватая кепка красуется на голове…
– Эй! – зову я с некоторой опаской – чего доброго, развернется да пальнет из обреза. Но старик остается неподвижным. Тогда я подхожу ближе, легонько касаюсь его плеча…
И вся фигура Егорыча осыпается на платформу дрезины – будто обломки неумело склеенного манекена.
Нелогичное, паскудное зрелище. Под чуть обуглившейся одеждой – оскаленная, почерневшая, распадающаяся на куски мумия…
Несколько секунд молчания.
Потом Карен выдавил:
– Что это было?
– Похоже на плазмон, – буркнул я.
– А почему одежда и волосы не сгорели?
– Не знаю, – честно ответил я, – говорят… есть плазмоны, которые любят живую плоть.
Звучало по-дурацки. Но покрытые черной коркой куски скелета у наших ног придавали моему ответу определенную логику.