Князь Меттерних: человек и политик

Меттерниху были в общем чужды ультрароялистские предубеждения. Если сразу после провозглашения империи он был склонен рассматривать ее как прикрытие принципа народного суверенитета, то теперь воочию убедился, что единственным носителем суверенитета являлся сам император. Реальный политик тогда явно доминировал в нем над доктринером и поэтому мощь наполеоновской империи в сочетании с ее контрреволюционным характером была в его глазах достаточной ее легитимацией. Теперь уже Меттерних полагал, что революционная анархия может стать следствием развала наполеоновской империи. Наполеон для него – не революционер, а нарушитель европейского равновесия. Следовательно, и борьба против него – это прежде всего борьба за восстановление баланса сил, нарушенного гипертрофированной мощью наполеоновской Франции. Но как раз такой подход, практически лишенный идеологических предрассудков, открывал и возможности сотрудничества с Наполеоном при тех или иных колебаниях баланса сил.

III

Характерные черты формирующегося дипломатического стиля Меттерниха отчетливо проявились в эпизоде разрыва Австрией дипломатических отношений с Англией. Проблема возникла после того, как англичане напали на датский флот и подвергли варварской бомбардировке Копенгаген в ответ на мероприятия Наполеона, связанные с Континентальной блокадой. На дипломатическом приеме 15 октября 1807 г. Наполеон разыграл очередной приступ гнева и угрожающе заявил, что не потерпит присутствия где-нибудь в Европе ни одного британского дипломата. Меттерних убеждает Штадиона, что нужно выполнить требование Наполеона о разрыве отношений с Англией. Император французов не остановится ни перед чем ради изоляции Англии. Еще не оправившейся от поражения Австрии нельзя рисковать своей независимостью и целостностью. Сейчас лучше склониться пред Наполеоном, чтобы «дождаться дня, когда можно будет бросить на чашу весов чудовищное средство, которое провидение даст в руки его величества. Этот день придет! Такая держава, как наша, должна пережить одного-единственного человека» [124] .

124

Цит. по: Botzenhart M. Op. cit. S. 163.

Наверное, Клеменс был искренен, когда сочинял это послание, но в то же время чувствуется, что оно написано с учетом взглядов и психологии адресата. Штадион, скрепя сердце, согласился с аргументами своего парижского посла, ведь они соответствовали образу мыслей самого министра, готовившего войну против Наполеона. Он с облегчением позволил Меттерниху взять дело разрыва с Англией в собственные руки. Клеменс же увидел в нем интересные дипломатические возможности как для Австрии, так и для себя лично. Привлекательной выглядела идея австрийского посредничества между главными антагонистами: Францией и Англией. Меттерних надеялся убедить французов апробировать ее прежде, чем Австрия порвет отношения с Англией. Это подняло бы престиж и политический вес Австрии в Европе, да и сам Меттерних сразу мог стать значительной фигурой в европейской дипломатии. Следовательно, для него в отличие от Штадиона дело не сводилось только к выжиданию удобного момента, чтобы отомстить французам за былые унижения. Меттерних видел определенные перспективы и при существующем положении вещей.

Штадион дал ему относительную свободу рук, так как в идее посредничества его привлекала возможность оттянуть разрыв с Англией. Из таких же соображений исходил и австрийский посол в Лондоне граф Л. Штаремберг, без особого желания подключившийся к игре Меттерниха. Все же он убедил англичан хотя бы рассмотреть мирные предложения Франции. Одновременно Штаремберг обратился к Меттерниху с тем, чтобы тот побудил Наполеона выдвинуть приемлемые для Англии условия. Меттерних в еще большей мере берет игру на себя, испросив у Штадиона полномочия на тот случай, если потребуется действовать энергично, без непосредственного согласования с Веной.

Игру поддержал и Наполеон; он ничего не имел против того, чтобы выглядеть миролюбивым в глазах уставших от его войн французов, небезразлично было ему и общественное мнение Европы. Клеменс в мечтах уже видел себя миротворцем европейского масштаба и, увлеченный идеей посредничества, явно переоценил серьезность мирных намерений Наполеона. Это обстоятельство как раз и подчеркивает неоднозначность, диалектику парижской дипломатии Клеменса. В письме Штарембергу, которое было доставлено в Англию судном-парламентером вместе с ответом Наполеона на английскую ноту, Меттерних уверял коллегу, что Франция имеет самые серьезные намерения. В случае отрицательного ответа английского правительства австрийский посол должен был затребовать паспорта. Штадион в Вене намного реалистичнее оценивал намерения Парижа. Наполеон и Шампаньи не форсировали события, чтобы поддержать определенные иллюзии насчет своего миролюбия. Но британский министр Дж. Каннинг решительно прервал игру с посредничеством, заявив, что будет вести переговоры с австрийским послом без непосредственного контакта, только письменно. Штарембергу оставалось лишь затребовать паспорта, и 18 января 1808 г. он покинул Лондон.

Несмотря на провал посреднических усилий, Меттерних доволен собой: «Я – центр связей между дворами Вены, Франции и Англии, и если эта роль, трудность которой по достоинству может оценить только тот, кто был здесь, не привела к великой цели – всеобщему мирному порядку, однако, я все же имел счастье послужить тому, чтобы установить с первым из тех двух дворов такие отношения, каких не было со времени уничтожения старой системы государств» [125] .

Ответственность же за неудачу Меттерних постарался свалить на Штаремберга, который будто бы действовал вопреки его советам, нарушал его инструкции, пытался играть роль не посредника, а арбитра. Не исключено, что Меттерних так усиленно критиковал Штаремберга, чтобы устранить потенциального соперника, который по всем данным мог претендовать на роль министра иностранных дел, а Клеменс в глубине души предназначил ее для себя. В своем донесении он приводит замечание Наполеона о Штаремберге на полях составленной тем ноты: «Вот человек, который никогда не был бы моим послом» [126] . Между Меттернихом и прибывшим из Лондона Штарембергом развернулась ожесточенная полемика. Причем Меттерних настаивал на искренности мирных намерений Наполеона. Штадиону пришлось вмешаться в свару послов. Объектом критики Меттерниха стал и другой видный австрийский дипломат, посол в Петербурге – Мервельдт. На жену Мервельдта пожаловался Меттерниху Наполеон. Ведь эта дама во время одного из обедов в Петербурге отказалась подать руку послу Наполеона Савари, замешанному в деле герцога Энгиенского, хотя демонстративно подала ее послу Англии [127] . С самоиронией Меттерних назвал себя «общественным обвинителем дипломатического корпуса».

125

Ibid. S. 176.

126

Ibid. S. 177.

127

NP. Bd. 2. S. 161.

После Тильзита Меттерниха неотступно мучит кошмар франко-русского альянса. «Мы должны более всего опасаться, – пишет он 12 ноября 1807 г., – полного сближения между двумя соседствующими с нами державами». Глубокую тревогу вызвали у него слухи о намерении Наполеона развестись с Жозефиной и просить руки одной из сестер царя. Клеменс очень тесно сближается с российским послом в Париже графом П. А. Толстым, непримиримым противником Наполеона. Австрийский посол пустил в ход все свое обаяние, а самое главное – сумел убедить Толстого в том, что сам тоже является врагом императора. С Толстым Меттерних познакомился еще в Берлине. В Париже советником российского посольства оказался старый знакомец Клеменса Нессельроде. Взаимопонимание было достигнуто быстро. Российские дипломаты считали Меттерниха своим союзником, а он был крайне озабочен тем, чтобы помешать русско-французскому сближению. С этой точки зрения Толстой был для него, можно сказать, идеальной фигурой. Меттерних был хорошим психологом. Вот одно из типичных его заявлений российскому послу: «Европа, или скорее остатки Европы, находятся по одну сторону, а император Наполеон – по другую. Он приласкает Вас сегодня, чтобы обмануть. Завтра он проделает это с нами; мы должны будем вдвоем бороться против его подрывных и опустошительных проектов; открытая борьба, к несчастью, велась слишком плохо; наши позиции теперь побуждают к тому, чтобы ограничивагься обороной принципов, всегда формировавших базу вашего и нашего существования» [128] .

128

Ibid. S. 140.

Будучи человеком военным, а не дипломатом, Толстой не очень скрывал свои истинные взгляды и настроения, поэтому у него сразу же возникли сложности в отношениях с Наполеоном и Шампаньи. Толстой и Нессельроде были частыми гостями в австрийском посольстве, где чувствовали себя весьма уютно. Вскоре к Меттерниху и Толстому присоединился Талейран.

Часто близкие отношения Меттерниха с Толстым рассматриваются как свидетельство антинаполеоновской политики венского посла. В известной мере это так и было. Однако не менее важным для Меттерниха было торможение русско-французских отношений. Обхаживал Толстого он не столько ради союза с Россией, сколько ради того, чтобы вбить клин между Россией и Францией. Особенно наседает Клеменс на Толстого с конца ноября 1807 г., когда поползли слухи о матримониальных намерениях императора французов. Толстой уверяет Меттерниха, что Наполеон не получит руки великой княжны [129] . Но дружеские заверения российского посла не смогли развеять опасений Меттерниха. К тому же Наполеон искусно их поддерживает.

129

Ibid. S. 146.

Тревожили Меттерниха и русско-французские переговоры о судьбе Турции и ее владений. Они проходили в Петербурге, и Толстой имел о них скудную информацию. Как раз в это время посол Меттерних втягивается в омут так называемого «восточного вопроса», который испортит столько крови канцлеру Меттерниху. Еще в Тильзите, масштабно разделив сферы влияния между Францией и Россией, Наполеон дал согласие на присоединение к России Дунайских княжеств Молдавии и Валахии, манил воображение царя Константинополем. В то же время Наполеон ободрял турок не уступать России. Раздел Турции между Францией и Россией был одной из главных приманок Наполеона для царя, хотя он предпочел бы сохранить Турецкую империю. Наполеон добился проведения в Париже русско-турецких переговоров при посредничестве Франции, которые начались на рубеже 1807–1808 гг.

Меттерних, естественно, не мог упустить такой великолепной возможности, так как в сохранении Турции Австрия была заинтересована еще больше, чем Франция. Продвижение же России в Восточную Европу рассматривалось как серьезная угроза Габсбургской империи, среди подданных которой немалую часть составляли славяне. Меттерних постарался наладить хорошие отношения с турецким послом Мухибом-эфенди, а тот вскоре дал понять Толстому, что питает доверие к австрийскому послу. Поскольку Меттерних был близок с обоими участниками переговоров, проходивших во французской столице, то имел исчерпывающую информацию. Он хотел бы вклиниться в них, взять на себя посреднические функции. Встревоженный чрезмерной, на его взгляд, активностью посла, Штадион охлаждает его пыл.

Между тем переговоры в Париже все более превращались в фарс. Меттерниху стало очевидно, что Наполеон заинтересован в их затягивании. Это вызывало неудовольствие царя, ухудшало климат русско-французских отношений. В середине января Талейран сообщил Меттерниху, что Наполеон ради сохранения союза с Россией готов на раздел Турции. Если вы пойдете против течения, предостерегал он, «вы будете раздавлены, если вы останетесь пассивными, то опуститесь до уровня державы второго ранга» [130] .

130

Ibid. S. 159–160.