Князь Олег
Шрифт:
Русичи во главе с Олегом встали и склонили головы перед хаканом и царем в знак благодарности за гостеприимство.
— Мы не обладаем даром сладкоречия, высокочтимые правители хазарских народов, царь, и хакан, и мудрые советники, но хотим сказать одно: наши сердца почувствовали всю доброту и благожелательность ваших помыслов, идущих от просвещеннейшего разума и силы духа вашего бога Йогве, и глубоко признательны вам за это, — несколько волнуясь, но проникновенно и тепло проговорил Олег и, приложив правую руку к сердцу, поклонился сначала хазарскому царю, затем хакану, а потом и всем девяти верховным сановникам. — Мы высоко чтим ваши законы, которые избрали вы, великий царь и высокочтимый хакан, установив порядок среди хазарских народов. Я вижу за этим добрым столом и мусульманских, и языческих, и христианских, и иудейских первосвященников и поражаюсь широте взглядов и истинному великодушию правительствующих особ Хазарского каганата. Русичи
— Если народы ссорятся, то и солнце хмурится, гласит наша мудрость, — вставая, проговорил хазарский царь на славянском языке, с особой размеренной певучестью, которая сразу заставляет вслушиваться в каждое слово оратора.
Хазарское окружение царя закивало в такт каждому слову своего правителя и горделиво посмотрело на гостей.
Гости поняли хвастливый намек хозяев: краткая речь всегда самая запоминающаяся.
Но что скажет хакан?
Хакан уважал традиции своего народа, любящего своих невластвующих царей, которыми управляли либо жрецы, либо хаканы. Духовная власть всегда была выше царской и потому требовала к себе особого внимания.
— Я нынче просил у Бога великой милости для проведения доброй встречи наших народов, — тихо сказал хакан, но все почувствовали, сколько повеления и силы духа звучало в каждом его слове. — Смирение перед силой мужества русичей должны испытать все хазарские народы, заключив с ними справедливый и долголетний мир, — медленно и важно оповестил хакан всех присутствующих в правительственном дворце и слегка поклонился Олегу.
Олег ответил таким же поклоном хакану и выдержал его проницательный взгляд.
— Мне по нраву открытый взор великого киевского князя Олега-Олафа, который привел свою несметную дружину в нашу страну, дабы прекратить разбойничьи набеги племен-отрубов. Вождь их наказан, и больше ни у кого из соседей орельских словен не будет желания испытывать остроту стрел и тяжесть булатных мечей русьских воинов! Да будет вечным мир между нашими народами, и хранит Господь Бог крепость клятвы, данной нынче в синагоге Саркела великим правителем русичей князем Олегом, нашим царем и мною, хаканом хазарским, в лето девятисотого года, — торжественно провозгласил хакан и вдруг спросил: — Скажи, великий киевский князь Олег, какими словами ты завершаешь свои военные советы?
— Да будет тако! — недоуменно ответил Олег.
— А знаешь ли ты, что это клич наших предков, древнего народа, первых иудеев? — гордо спросил хакан.
— Да, ведаю об этом от своего верховного жреца, — спокойно ответил Олег. — Ну и что из того? — настороженно спросил он.
— Из того следует, что все народы родственны друг другу и должны подчиняться единым справедливым законам, данным нам небом! — строго изрек хакан и испытующе посмотрел Олегу в глаза.
— Я согласен с тобою, мудрейший хакан, — выдержав взгляд первосвященника хазарских иудеев, твердо проговорил Олег и доброжелательно продолжил: — Для того я и пошел на мир с вами.
— Я хотел это услышать еще раз, и я услышал! А теперь, следуя законам нашего гостеприимства, мы должны вручить дары великому киевскому князю Олегу-Олафу и всем его полководцам, а затем начать пир во всем городе Саркеле! — завершил хакан свою речь и зазывно провозгласил: — Да будет тако!
И в ответ грянуло троекратное на славянском и арамейском языках:
— Да будет тако!
Полгода прошло с тех пор, как Олег на пиру в славной хазарской столице, именуемой городом Саркел, поверх финской серебряной кольчуги надел огромный черно-бурый лисий душегрей, изготовленный искусными скорняками из земли Бертас, и лихо отплясывал иудейский танец с наложницами хазарского царя и хакана. Ах, как приятно было вспоминать об этом на берегу Дона, где возводил он лобовое укрепление, защищающее землю не столько от коварных языческих хазар, сколько от назойливых кочевников-половцев и печенегов, которые участили свои набеги на эти земли. Ах, как лестно было сознавать, что на пиру в Саркеле одна из самых красивых наложниц не отрывала от него своих чарующих глаз и льнула к нему не только по велению хакана, но и по зову сердца своего. «Ах, Аранда, Аранда, сколько изящества и любовного мастерства хранят твои руки и живот! Сколько прелести скрывается в каждом движении твоих бедер и плеч! И не надо никаких слов! Обо всем говорят твои жаркие поцелуи и огонь в прекрасных черных очах, когда неожиданно видишь ты меня и даже не замечаешь, сколько пота и пыли смешалось
на лице моем от тяжелого труда!.. Как хорошо, что Экийя далеко и не желает меня видеть!.. Пусть все идет, как идет, — с веселой грустью вдруг подумал Олег и улыбнулся своим думам. — Время гнать грех, но так хочется увидеть эту сладострастную иудейку, что не терпится поскорее закончить вон ту часть работ, на которую и глаза уже не смотрят!.. Не заметили бы мои мудрецы, Любомир и Руальд, что я остываю душой к тому делу, ради которого остался здесь», — неожиданно спохватился Олег и тяжело поднялся с одного из чурбанов, предусмотрительно расставленных строителями-ратниками на поляне.«Какая сила испытывала ствол этого могучего дерева?» — каждый раз думал Олег, когда смотрел на многоветвистое трехствольное дерево, растущее в самом центре береговой донской поляны, что раскинулась на восточном полустепняке, примыкающем к причалу. — Как сильна в нем жизнь!.. Не поддался ни стихиям, ни людской злобе!.. Хорош образец стойкости!.. Живи, кедр, еще тысячу лет и учи нас, слабых, похотливых мытарей, уму-разуму! — прошептал Олег, подойдя к трехствольному кедру, и низко поклонился ему. Затем он обхватил руками один из стволов и прикоснулся к нему лбом. В следующее мгновение Олег задышал глубоко и ровно, принимая целительную силу дерева. «Как хорошо! Какая мощь проникает в мое тело от духов земли и духов неба!» — благодарно подумал он и поцеловал ствол кедра.
— Думаешь о силе своего тела? — услыхал он вдруг ласковый шепот за спиной и медленно повернулся.
Перед ним стояла Аранда в простом светлом Платье, украшенном тонкой золотистой нитью по груди, рукавам и подолу. Голова Аранды была покрыта длинным покрывалом из багдадского шелка, волнами скрепленного на висках мелкими яхонтовыми брошками. По высокому чистому лбу от одной яхонтовой броши до другой была протянута изогнутая посередине в петлю нить красивого речного жемчуга.
Олег внимательно вгляделся в ее пытливые и слегка насмешливые, но все же сияющие от счастья глаза и строго спросил:
— Ты пришла меня порадовать или огорчить?
— Я пришла для счастья, князь! — тихо ответила она и, закрыв глаза, быстро проговорила: — Я жду от тебя ребенка!
Олег покачнулся. Сколько раз он слышал эти волнующие слова от своих жен и наложниц! Сколько раз он надеялся на чудо и ждал только одного — сына! Но боги словно нарочно решили испытать его мужской дух и каждый раз дарили ему только дочерей! Дочь от Рюриковны, Ясочка, две дочери от Экийи — две кареглазые смуглянки, старшая из которых получила имя Вербочка, а младшая пока всеми любовно зовется Ласточка, были желанными детьми, и Олег их любил жалостливой заботливой любовью. Олег-отец не знал, как надо воспитывать дочерей, и полагался во всем на друидов, которые воспитывали княжеских дочерей в соответствии с языческими традициями и нравами племени русичей. Иногда в эти традиции и нравы вторгалась Экийя с мадьярскими обычаями и вносила путаницу и нелепицу в празднества. Но, как выяснилось позже, мадьяры обожествляли те же силы, что и русичи, и славяне. Так, силам неба мадьяры поклонялись весной и красили волосы в синий цвет только раз в году, а славяне и русичи обожествляли синий цвет перед каждым тревожным событием, перед боем с врагом и сил у неба просили постоянно, каждые три недели молясь Перуну и Святовиту, пребывавшим на небе. Скотьему богу Велесу и славяне, и русичи, и мадьяры поклонялись тоже ежемесячно, но особенно успешными считали свои молитвы и жертвоприношения, если они свершались в полнолуние. Что же касается богов любви, то Леля и Радогоста или Усладу славяне, мадьяры и русичи почитали с особым, подобострастным порывом, который выдавал стремление всех народов — обладать любящей и любимой душой. Но все ли люди вымаливали у своих богов удачу в любви? Ох как в это не верилось! Ох как часто приходилось довольствоваться тем, что боги посылали своим просителям, требуя взамен смирения и терпения!
Наследника у Олега не было, а многочисленные дочери, рожденные от прекрасных наложниц, не вызывали у него и тени любви, ибо это были дети всего лишь хмельных ночей. Олег презирал себя, но не мог изменить порядок жизни князей и своей любимой дружины, где на первом месте были веселые пиры с наложницами, ибо удачных походов его дружина знала столько, сколько ни одна другая дружина русичей…
— Ты так долго молчишь в ответ на мою весть, великий киевский князь, что я готова удалиться… — тихо проговорила Аранда, с тревогой вглядываясь в сумрачное выражение лица Олега.
— Это твое первое дитя? — сухо спросил Олег, немного отстранясь от нее.
— Да! — порывисто ответила она, и он почувствовал, что она не солгала.
«Если я поступлю с ней жестоко, боги ответят тем же моим дочерям, а я хочу добиться для них многого!» — угрюмо подумал Олег и властно протянул руку к Аранде.
— Я приму твоего ребенка, когда он появится на свет, и возьму тебя в третьи жены, — сказал он наконец и поцеловал Аранду в голову. «Только роди мне сына!» — с горькой надеждой подумал он, но крепко обнял красавицу иудейку.