Князь вампиров

Аркадий подбежал к постели, опустился на колени, осторожно взял мамину руку и прижал ее к губам. Мы с Жужанной вытирали слезы, готовясь сделать то, что в наших силах. Жужанна меня опередила. Я понял ее без слов: причинив маме столько душевной боли, она имела безусловное право освободить Мери хотя бы от телесных мучений.

Наклонившись, Жужанна осторожно повернула мамино искаженное болью лицо к своему и приникла к ее бескровным губам. Я видел, как вздрогнула Жужанна – прикосновение отозвалось болью во всем ее теле.

Жужанна насыщалась. Она с любовью выпивала мамину боль. Морщины на мамином лбу начали постепенно разглаживаться. Когда исчезла последняя, я потеснил Жужанну и наклонился, чтобы поцеловать маму.

Вечная любовь, вечная жертвенность. Только через них Элизабет могла бы достичь желанного всемогущества. Истину невозможно скрыть, однако страх и ненависть прячут ее от глаз и сердец. Возможно, кто-то упрекнет Арминия в беспринципности, раз он предлагает бессмертие всем, даже самым злым и порочным. Но как еще можно устранить эти страшные язвы? Чтобы понять, сколь безгранична сила любви и жертвенности, многим нужно пройти долгий путь, насчитывающий века поисков, размышлений, скуки. Только пресытившись ложным, можно понять силу истинного.

Владыка Мрака одновременно является и Владыкой Света.

Влад не желал меняться, он упустил свой шанс и вполне заслужил такой конец. Что касается Элизабет... мы подарили ей время и уединение. Мы заперли ее в катакомбах, оставив размышлять над посланием, скрытым внутри золотого сердца. Вход в ее новое жилище мы окружили завесой невидимости, поэтому даже если кто-то и проникнет в катакомбы, он не увидит пленницу и не услышит ее криков.

Я поцеловал маму и, подобно Жужанне, содрогнулся от боли. Жужанна насытилась телесными муками и теперь молча страдала. Моей "пищей" были душевные терзания, которые гораздо тяжелее и мучительнее.

Я с радостью вбирал в себя эту боль, даруя облегчение маме. "Есть разные вампиры", – всплыли в памяти недавние слова Арминия. А затем мне вспомнилась одна из наших первых бесед, когда я стал его учеником. Арминий говорил, что и сам является вампиром, только психического склада. "Поначалу это доставляло мне удовольствие. Чужие души, словно драгоценные камни, разворачивались передо мной всеми своими гранями. Мне открывались сокровища знаний, собранные в чужой памяти. Но со временем похищенная красота перестала меня радовать, более того, в моей душе зашевелилось непонятное беспокойство. Похищенные сокровища все сильнее тревожили совесть. И наконец мне стало невмоготу жить с беспрестанным сознанием вины".

И тогда я спросил его, что же он сделал, осознав все это. "Я покаялся. И возместил нанесенный ущерб".

То же самое сделали и мы с Жужанной, добровольно взяв на себя страдания других и сделав их своей пищей (теперь Жужанна вместо чужой крови будет высасывать чужую боль). Людская боль нам нужна, чтобы жить, а если мы захотим прекратить свое жертвенное существование, то просто умрем от голода.

Я буду жить вечно. Мне понадобится немало времени, чтобы освободить от страданий всех своих предков. Их души упокоятся с миром, а моя жизнь будет продолжаться, поскольку людские страдания, увы, неиссякаемы.

Когда я забрал последние капли маминой душевной боли, она открыла поблекшие голубые глаза и с улыбкой прошептала:

– Брам.

Мама меня узнала! Увидев стоящего рядом Аркадия, она так обрадовалась, что мое сердце было готово разорваться от счастья и жалости. Взяв его холодную руку, мама поднесла ее к губам и вздохнула:

– Неужели я уже в раю? Или Бог услышал мои молитвы?

Я взглянул на Жужанну, и мы вышли в коридор, тихо закрыв за собою дверь. Там мы молча стояли, пока не появился Аркадий. По его щекам катились слезы, но губы улыбались.

– Свершилось. Она умерла с миром, у меня на руках.

Мамины губы еще хранили легкую улыбку. Смерть ее была светлой и спокойной. Мы с Жужанной поцеловали ее в гладкий, без единой морщинки лоб.

Когда мы выходили из маминой спальни, отец взял меня за руку и просто сказал:

– Я готов.

У меня сжалось сердце. Он покорялся судьбе, испытывая печаль и радость одновременно. То же происходило и в моей душе. Чистое, благостное горе, где боль соседствует с тихой радостью... Взявшись за руки, мы прошли в мой кабинет. Отец улегся на хирургический стол и обнажил шею.

Но прежде чем исполнить скорбный ритуал, я прильнул к отцовским губам и забрал себе все страдания его смертной жизни и еще более многочисленные страдания, которые он претерпел, будучи вампиром. Наконец он облегченно улыбнулся мне, и я дал ему упокоение.

Да будет благословенна моя семья и ваши семьи, и да дарует Бог всем нам мир и покой. Аминь.