Княжич, Который Выжил

Волчонок резко выдыхает — и обмякает в моих руках.

Я наваливаюсь сверху, прижимаю её к земле. Держу. Слежу за глазами. Там ещё всполохи уходящей боли.

Девочка-волчица кукожится. Больше не дерётся. Свернулась клубочком, поджала лапы, втянула нос, как будто хочет исчезнуть. Дрожит мелко, судорожно, всем телом. Ни рыка, ни хрипов.

Я отпускаю её, делаю резкий выдох, вскакиваю и разворачиваюсь. Ситуация кипит. Настоящее боевое варево. Ацтеки сцепились с Семёном. Один краснокожий уже валяется на земле, лицо в крови. Семён наваливается на него и бьет пудовым кулаком да ножом.

А вот второй валяется дальше, оставшись без присмотра. Его отбросило, правая рука висит плетью, но он, стиснув зубы, поднимается, держась на одних сухожилиях и упрямстве. В левой — нож. Он обходит по дуге и подбирается к Семёну сзади, как тень.

На моего дружинника позарился, вот же улод!

— Ксю! Лазляд на тли часа! — рявкаю я, не отрывая взгляда от врага.

Ксюня срабатывает мгновенно. Высунувшись из-за качели, швыряет молнию. Разряд уходит вправо — точнехонько в грудак ацтеку.

Он только и успевает что коротко взвизгнуть. Колени подгибаются, и он валится на бок, как кукла с обрезанными нитями.

Я приближаюсь на пару шагов, не давая гаду даже шанса опомниться. Мгновенно бросаю «Рассечение» — техника уходит в руку, рвёт ткань и мышцу до самой кости, с влажным звуком, как нож по сырому дереву. Сразу следом — второе «Рассечение», в колено, с сухим хрустом, будто ломаешь толстую ветку. И напоследок — ещё одно, в плечо. Он падает, дёргается, но уже вяло. Всё. Не встанет. И за нож больше не схватится, ведь обе руки нерабочие.

Семён замирает над поверженным ацтеком. Переводит офигевший взгляд с меня — на белую волчицу. Девочка-оборотень всё ещё лежит и почти не шевелится. Только шерсть подрагивает.

Семён напрягается. С ножом в руке встает и приближаясь к волчноку.

— Не тлогай её, — говорю я с нажимом.

Он замирает, смотрит на меня в упор, будто не расслышал или не поверил.

— Она же напала на вас, княжич…

— Я сказал: не тлогай, — повторяю. — Што тебе не понятно?

Он в растерянности чешет рукоятью лоб.

— И что с ней делать? — спрашивает он после паузы.

— Возьмём домой, — отвечаю.

— Ты уверен, княжич?

— Вызвал дружину? — спрашиваю сам вместо ответа.

— Вызвал.

— Тогда ждём.

Я сажусь рядом с волчонком. Прямо на траву. Она — сжавшийся клубок, почти не дышит. Уши прижаты. Спина едва заметно вздымается.

Девочку я не боюсь. Если бы действительно хотела — уже давно могла бы укусить. Я бы, конечно, не дал себя смертельно цапнуть — но она даже толком не попыталась. Она не враг. Просто испуганный ребёнок.

Ацтеки, особенно из клана Дитя Солнца, похоже, не заморачивались ни психотерапией, ни гуманизмом. Поводок, кристалл, команда. В бой. Даже если ты потомок вождей. Даже если у тебя глаза цвета нефрита и имя, которое раньше произносили на коленях.

Мне не жаль род Монтесумы. Старик Ильуикамина творил вещи и похуже, чем Дети Солнца, за что и поплатился. Но эта девочка тут не причем.

Уже позже дома я сижу на диване. Рядом устроилась волчонок, белая, пушистая, свернувшаяся плотным клубком у меня под боком, уткнувшись носом в хвост. Спина едва заметно подрагивает. Сердце стучит часто.

Я чешу волчонка.

С другой стороны от меня сидит Ксюня.

В гостиную входит мама, замирает на пороге и хмуро смотрит на белый клубок возле меня.

— Почему у нас дома волк, Слава?! — наконец выдыхает она, голос у неё срывается на полувопрос, полувздох.

— Это не волк, мам. И даже не волчонок. Это плинцесса ацтеков, — спокойно сообщаю я.

Мама вздыхает, опускает плечи, будто сдалась.

— Да, Семён уже доложил, что она оборотень, — произносит княгиня устало. — И что мне теперь с ней делать?

Я смотрю на Ирину Дмитриевну Опаснову.

— Мама! Мама, а можно я её себе оставлю, а?!

Глава 23

Началось всё с фразы Юрия Юрьевича:

— Вячеслав Светозарович, вы сегодня не один, вернее — не вдвоём?

Я лишь хмыкнул, поднимая глаза от планшета с раскадровкой. На площадке пахло кабелями, пылью и кофе из пластмассовых стаканов. Съёмка, как всегда, начиналась с бардака и хлопот. И именно в этот момент взгляды режиссера и Константина Мефодьевича упали на мою свиту.

Я действительно пришёл не один. Ксюня — привычная, родная, шумная. Она уже устроилась на стульчике сбоку от камеры и что-то деловито рассказывала своей новой подруге. Важничала.

Акталь держалась серой мышкой. Аккуратная, скромная, как будто боялась наступить не туда. В новом розовом платьице, с кружевами и перламутровыми пуговками. Мама купила. Кудряшки блестели, как лаковые, личико — вымытое до скрипа. Никакого сравнения с той испуганной дикаркой, что вышло из кустов городского парка

Я тогда поговорил с ней. Всё объяснил. Что никто её не обидит. Что колющий ошейник в прошлом. Что теперь она — не брошенная. Что я — не враг.

— Позвольте пледставить, господа — сказал я, кивнув Юрию Юрьевичу и Константину Мефодьевичу. — Её Высочество плинцесса Акталь.

Мужчины переглянулись. Явно у обоих тут же созрел один и тот же вопрос: а какого именно государства принцесса? Но решили не уточнять. Ограничились вежливыми поклонами и высказываниями:

— Очень приятно, хм, Ваше Высочество.

Акталь кивнула, встав со стульчика. Нашенскому приветственному реверансу ее Ксюня уже успела обучить, но он предназначается только для благородных.

Девочка быстро свыклась. А ведь ей было тяжело. Род Монтесума пал — вместе с государством ацтеков. Остатки клана вождя почти все погибли в течение двадцати лет. Мерзавцы из Детей Солнца не проявили к своей принцессе ни капли уважения, когда она им попала в руки. Держали её в подвале, как ненужную собачонку — про запас, на случай, если вдруг пригодится. И вот, когда представился шанс ударить по мне, они не колебались ни секунды.