Княжий воин

Как великан-отец среди крепких сыновей, стоял на небольшой поляне заповедный дуб. Не так высок, как кряжист - обхватов в пять у корня. Ствол разделялся на мощные, воздетые к небу ветви. Вокруг дуба даже птицы пели тише. Стоял дуб на вершине небольшого пригорка, открытого солнцу и ветру. Добротная березовая изгородь окружала ствол лесного старожила, дабы каждому видно было, что перед ним - не простое дерево.

Шалыга, а за ним и Людота с Романом поклонились священному дубу. Древознатец вынул из-за пазухи хлеб, отломил кусок и положил его у корней.

Роман проникся уважением к дубу-ветерану, но поймал себя на озорной мысли: "Кота не хватает с цепью".

– Девки наши к дубу каждую весну бегают, - усмехнулся Шалыга.
– Женихов баских выпрашивают. Да бабы-молодухи мужей от кривизны всякой здесь отговаривают:

Все чаще попадались свежие и давние пни: Прошли в глубь леса еще с версту и Шалыга стал приглядываться к каждому дереву, а на стволах выбранных ставил топором свое знамя-клеймо.

Роману древознатец вполголоса рассказывал:

– Дерева не всякий раз пользу приносят - могут и порчу. Ежели неправильно выбрать или по-глупому срубить... Для жилища и забрал* городских только дуб и сосна годятся. Долговечны они, а души их к человеку добрые... Но из них не всяко дерево брать можно. В ином дереве душа злая, в сруб положи - вся семья хворать будет. Даже от щепки вред может быть - стаерос, называется. Его глазом от других деревьев не отличишь, нутром чуять надо.

Ковер опавшей листвы пружинил под ногами. Лес вверху сплетался мощными кронами деревьев, почти не пропуская к земле прямых солнечных лучей. Было сумрачно и тихо. Дятел звонким перестуком лишь иногда тревожил тишину. А вот зашумела мощными крыльями невидимая в ветвях птица. И снова тихо...

Тем временем Шалыга продолжал:

– Ежели ствол крученый да корявый, то дерево даже в печь не годится - пожара не миновать... А если при рубке на полночь упадет - злой умысел в нем... Сухостойные в сруб не клади - беду накличешь:

Остановились у границы "мертвого леса", и как ни расспрашивал о нем Роман - оба мужика отнекивались: "Дома расскажем. Здесь нельзя".

Перед обратной дорогой присели перекусить, старшие по послеобеденной традиции вздремнули, привалившись спинами к стволам деревьев. Вполглаза дремали - ежели где ветка хрустнет, тут же вскочат с луками наготове.

Роману спать не хотелось, и он решил сходить в "мертвый лес".

Почти все деревья были сухостойные, без листвы. Подлеска не было вовсе, как и опавшей прошлогодней листвы. Тихо, как в погребе.

На двух высоких дубовых пнях метрах в трех от земли расположилась избушка - взрослый человек едва поместился бы. Роман с интересом обошел строение кругом.

– Избушка, избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом, - сказал он с усмешкой и удивился, как чужеродно прозвучал его голос в этом странном месте. Казалось, вот-вот и избушка со скрипом повернется, исполнив его повеление, появится Баба-Яга, помело, ступа... Тихий голос сзади вернул Романа к реальности:

– Не заплутал ли, молодец?

Роман обернулся - стоит старичок с клюкой и берестяным коробом за плечами. Длинная седая борода, под плетеной лыковой шапкой проницательные, глубоко посаженные глаза.

– Без дела лытаю, дедусь. Не подсобить ли с коробом?

Лицо старика сморщилось в улыбке:

– А ведь ты меня не боишься. Почему? Ваши все страсть как меня пужаются.

– Я тебе зла не желаю, ты мне тоже, - сказал Роман.
– Или не так?

– И верно, - согласился старик.
– Ну, идем, короб поднесешь.

Короб был на удивление тяжелым. Пошли в глубину "мертвого леса":

– Благодарствую за помощь, - сказал старичок, останавливаясь у вывернутых корней поваленного дерева.
– Вижу: спросить что-то желаешь.

– Любопытно мне узнать, отче, что за "мертвый лес"?

– Эва, хватил, - улыбнулся старик.
– Эту былицу* скоро не расскажешь. Вот приходи в гости ко мне, тогда узнаешь.

И покопавшись в коробе, старик достал что-то, завернутое в тряпицу:

– На-кось, молодец, от деда-лесовика на память и на пользу.

Роман поклонился и пошел обратно, потом обернулся, чтобы помахать рукой, но старика уже не было.

...Что-то подсказывало, что о встрече в "мертвом лесу" надо помалкивать, не стоит никому показывать и подарок, который на обратном пути так и не удалось незаметно развернуть:

Великий христианский Бог в душах славян заменил больших богов языческого пантеона, а вот маленьким богам и полубогам - домовым, банным, водяным, кикиморам, лешим - замены не нашлось. Две веры боролись друг с другом, а чаще спокойно существовали рядом. Не будь так, окружающий мир для славян того времени потерял бы смысл и стройность...

– А какой из себя домовой-то?
– спросил как-то Роман у Марфы.

Та поднесла палец к губам:

– Тихо, услышит "хозяин", осерчает.

Потом добавила еще тише: - А обликом разный - кому как покажется.

– А тебе?

– Ростом с курицу, в шерсти, одни глаза светятся. А голос глухой и хриплый.

– На отца Федора смахивает, - со смешком добавил Людота.

Марфа испуганно перекрестилась на его слова. Она каждый вечер клала в старый лапоть угощение для "хозяина" и задвигала его под печь. К утру лапоть был пуст. По словам Марфы это означало, что домовой зла на домашних не держит. Роман же подозревал, что больше оснований быть довольным у кота.

– Я ему прошлый карачун* чару пенника* поставил, так он всю ночь песни непотребные орал и ругался, - сообщил Людота.
– Потом с махмары требовал опохмелиться - видать, голова болела.

– Угомонись, - прикрикнула на мужа Марфа.

– Осерчает и уйдет. Это ты песни орал, а не он.

Местный фольклор был полон таинственных существ - то добрых к человеку, то злых. Здесь никому и в голову не приходило сомневаться в реальности "второго" мира.