Княжий воин

Роман даже засомневался в своем "просвещенном" неверии в домовых и иже с ними и обратился к отцу Федору.

Ответ был лаконичен и не очень понятен:

– Каждому по вере: в кого веришь, того и узришь.

Кокора рассудила иначе:

– Все, что Господом создано, или при его помощи человеком сработано, душу свою имеет. У леса душа есть, у реки, у озера. И у дома тоже. А душа без тела не может. Что обличье не людское, так по Божьему усмотрению - чтобы с людьми не путать.

Людота был проще:

– Домовой? А что хитрого-то? Ты ж медведю не удивляешься, или другой какой твари?

– Медведь беседовать не умеет.

– А ты пробовал?

...В одну из теплых лунных ночей под Троицу, когда Роман спал не в душной избе, а в клети*, что-то заставило его проснуться. То ли приснилось, то ли померещилось, что на крышке сусека* сидело, свесив короткие ноги, и пристально на него смотрело зеленовато светящимися глазами "нечто".

– Ты кто?
– спросил Роман, подавив страх.

– А то не знаешь?
– ответило оно хрипловатым голосом.

– По добру пришел, или по худу?
– последняя фраза часто повторялась в рассказах о домовых.

– По добру. Да уразуметь тебя, молодец, не могу. Про всех знаю, а ты для меня за семью печатями.

Роман вспомнил один из здешних словесных приемов против нечистых:

– Приходи-ка ты вчера.

"Нечто" засмеялось и сквозь смех ответило:

– Так я вчера и пришел, - и вдруг исчезло.

Уснул Роман быстро - как провалился. Наутро он уже не ручался за реальность произошедшего, но апломб всезнайки убавил:

От людских глаз береги, - шёпотом сказала Кокора, подержав в руках подарок лесовика.
– Тряпицу разворачивай только при крайней нужде:

Словарь:

дощатик - лодка с наращенными бортами

забрало - верхняя часть крепостной стены

былица - правдивый рассказ

карачун - один из зимних языческих праздников

пенник - хмельной напиток

клеть - холодная пристройка к жилому дому

сусек - деревянная емкость для хранения зерна или муки

Глава восьмая

"БУЙ-ТУР"

(конец июня 1183-го года)

– Мир дому сему!
– в низкий проем двери, согнувшись, протиснулся отец Федор.

Людоту он навещал часто. Видать, пиво Марфы было лучше, чем у других прихожан. Кузнец, невзирая на потери в "винном погребе", его визитам рад - поп был изрядный собеседник.

После второй-третьей чарки начинали толковать на "политические" темы:

– Князюшка-то наш, Всеволод Святославич, дай Бог ему здоровья, не только доблестью среди Ольговичей* более других удался, но и умом, добротою, обхождением. Таких преславных мужей, может, и нет больше на Руси. А толку-то? Чем еще земля курская славится, кроме воинов, в битвах не превзойденных, да соловьёв-разбойников? Это от старого князя Святослава Ольговича пошло - любил удаль воинскую. Сынок его старший, теперешнего князя Всеволода брат, и того пуще - когда в Курске княжил, таких отчаюг из курян в дружину набрал, что в битву с одними ножами засапожными хаживали. Без щитов и шлемов, криком жутким и посвистом неприятеля побеждали. Вот помню... Ну, да выпьем, сыне...

Попу было что рассказать из воинской жизни. Поговаривали, что на крест и рясу благословили его не смолоду. Но о той прежней жизни отец Федор не говорил никогда, считая её полной грехов, которые ему следовало искупить:

– И без этого нельзя, - вздохнул Людота.
– Не ты соседа, так сосед тебя. Отродясь так было - что ни князь, то вояка.

– Пора князьям русским не удалью жить и не о славе одной печься. Коли уж Бог тебя над людьми властвовать поставил, так ты мудростью бери, а не ратью. А они, словно дети неразумные, со времен Трояновых добра от зла не отличают. И мыслит всяк из них одинаково - на престол побогаче сесть:Церкву каменную, что еще при Феодосии построили, князя который год прошу поправить: Погоди, говорит, вот детинец подновлю, дружину обихожу, а уж потом: В Чернигове сядет, там и будет град изукрашивать.

– Ну уж, Чернигов, - возразил Людота.
– Там Игорь Святославич, нашего князя брат старший, по праву сидеть будет.

– Этот Черниговом уж точно не наестся - Киева добиваться станет. И половцев в помощь покличет. Он со сватом своим, Кончаком, Киев на копье уже пробовал. Не вышло. Еще попробует. Гордыней куда более других полон и бед еще много сотворит... Ну, да выпьем, сыне...

Марфа поставила на стол еще корчагу пива.

– Кабы не распря княжья, - сказал Людота, вытирая бороду рукавом, - так половцев тех уже забыли бы, как звали.

– Может и так, - согласился отец Федор, заедая пиво квашеной капустой.
– Как Владимир-киевский в былые времена печенегов разметал. А можно иначе: косоги да торки звериной свирепости племена были, а умом и терпением нашим сели на Руси, окрестились и живут без зла. И с половцами надо не мечом, а разумом. Русь со времен изначальных языки другие в себя вбирала...

Далее разговор пошел невразумительный - выпито было немало. Отец Федор подытожил:

– Хоть они и свиньи, князья наши, но дай им Бог здоровья и долгих лет - другие хуже могут быть.

После этого он нарочито твердой походкой двинулся в город, впечатляя встречных бордовым цветом лица. Слободские собаки почтительно убегали с его дороги, опасаясь дубины:

Под Троицу приехал в Курск князь Всеволод. В мае, когда войско возвращалось из неудачного похода, князь на Казачьей заставе в баньке грязь походную смыл и, не медля, двинулся дальше. Теперь же все было иначе. Предупрежденные горожане и слободичи ждали Всеволода и его старшую дружину у Княжьей дороги.

Пыль из-под лошадиных копыт раньше боевых труб возвестила об их приближении. Рядом с князем ближние бояре в расшитых золотом корзнах*, в шапках дорогого меха, сбруи лошадей ярко блестят на солнце. Дальше воеводы, старшие дружинники. Эти тоже одеты не бедно, но отличались еще и статной посадкой в седлах.

Князь без оружия, одет просто: в холщовую, красиво расшитую рубаху. Шапка в приветственно поднятой руке, светлые кудри шевелит ветер, русая короткая борода не скрывает широкой добродушной улыбки.