Княжий воин

Куряне уходили, не жалея лошадей, отстреливаясь на ходу. Свое дело сделали - половцев задержали.

Камышовые стрелы степняков с томящим душу посвистом все чаще догоняли русских. Несколько из них ударили в перекинутый на спину щит Романа, скользнули по железу шлема, по кольчужному голенищу сапога.

Уставшие кони тянулись из последних жил, чуя, что именно от них зависит жизнь их хозяев. Основные дружинные силы были рядом, спешили на выручку, но половцы настигали - дело шло на минуты:

"Вот тебе и дела, - подумалось было Роману.

– А ведь в летописях об этом ни слова": Но тут из-за пологого холма появились свои, на полном скаку разворачиваясь в боевой порядок. Из общего шума выделялся курский боевой клич - "Буй-тур". То ли князя Всеволода прозвали по этому кличу, то ли наоборот - суди теперь - но каждый бой куряне начинали с него. Вот и сам князь скачет впереди остальных, за спиной его стелется по ветру багряный плащ. "Как Чапаев" - подумал вдруг Роман, вспомнив фильм из своей прошлой жизни.

Тысячи русских стрел перелетели поверх голов передового отряда в сторону преследователей. Положение вдруг изменилось: половцы, осадив коней, повернули вспять, усеивая степь телами. Если сейчас они успеют доскакать до своих колесных веж и укрыться за ними, положение может выровняться - выкуривай их потом оттуда. Но выйдет по-другому: отступающие степняки в панике сомнут свои оборонительные ряды, которые приготовились встречать русских в копье. У степняков все смешается: кто-то бросится уходить вдоль реки, кто-то, понадеявшись на верного коня, полезет в грязь брода. Русские полумесяцем охватят берег Сюурлия, ворвутся за линию веж и порубят почти всех.

Но это произойдет без участия Романа - в его отряде, пущенном в тыл основных дружинных сил, мало кто не пострадал от половецких стрел, а трое молодых гридней так в степи и остались. К недавнему шраму Романа добавится еще один, уже на другой щеке. Если бы не щит: Пара стрел застряла в широком воинском поясе - видно, от души был княжий подарок. Досталось и лошади - она жалобно ржала и косилась глазом на стрелу, торчавшую в крупе.

– Эх, наши разгуляются сейчас. Вона, свищут, как чистые соловьи, - посетовал кто-то из молодых гридней.
– Скачем к своим.

– Срезень велел ждать, - крикнул подскочивший вестовой.
– Без вас обойдутся...

Даже звуки боя не заглушали разбойного пересвиста, от которого, как говорили чужаки, мороз по коже - так умели свистать только куряне. Стало быть, уже дошло до рубки. Роман в первый раз пожалел, что так и не овладел этим вторым боевым "кличем" своих земляков:

Бой едва завершился, еще не скрылась из виду погоня, посланная вдогонку ускользнувшим за реку степнякам, как подоспели первые ратники. Поспешали всю ночь бегом, не жалея сапог - коли к битве припоздают, то хоть из половецкого добра что-нибудь урвать.

Начался грабеж. Звуки боя сменились истошными криками женщин, вытаскиваемых из-под груд меховых одеял, войлочных кошм, мешков с добром, и плачем детей. Человеческий товар самый ценный - можно продать, можно выменять у степняков на своих, а можно и себе оставить. Впрочем, в изодранных и потертых кожаных мешках могло блеснуть серебро, а то и золото...

В одной из шестиколесных телег обнаружили русский полон: с десяток молодых, зареванных девок со связанными руками и седого старика.

– Никак дед Смага? Догулялся странничек.

Роман вскочил в седло, поскакал навстречу Смаге. Тот брел по полю, выбирая из разбросанного оружия и присматривая бесхозного коня.

– Здорово, дедусь, - приветствовал его Роман, спешиваясь и набрасывая ему поверх драной истлевшей рубахи свой плащ-корзно.
– Вижу, опять в дальние страны собрался?

Старик узнал своего прошлогоднего приятеля:

– Никак Ромша?
– и приник головой к груди молодого воина: - Думал уж помирать на чужбине... Недалече от Путивля взяли меня нехристи перед самой Пасхой... Ножик твой отобрали.

– А твой цел, - рассмеялся Роман, вытаскивая из-за голенища дареный стилет.
– Помог мне как-то.

Романа кликнули к Срезню и он ускакал вслед за вестовым, оставив деду свою котомку со съестным припасом:

Срезень был мрачнее тучи:

– Да чего радоваться-то? Второй день люди на ногах, обозы отстали, кони не кормлены... Как дети малые вдогонку за степняками пустились, об охранении забыли: что справа, что слева - не ведаем.

Старшина будто и в бою не был - все в той же волчьей безрукавке мехом наружу.

– Давай-ка, Роман, собери своих и разведайте левую сторону, верст на пять... Эту ночь наши победу обмывать будут, а поутру их хоть голыми руками бери:

Чуял беду опытный вояка - завтра русские полки проснутся в окружении половецких войск и начнется первый день из двух оставшихся...

Вечерняя заря догорела и, как бархатный занавес, опустилась за горизонт, отделив дни минувшие от дня грядущего. Взошла луна, набросив на степь бледный саван. В ожидании близкой поживы начали перекликаться волки...

С левого фланга половецкие разъезды, не особенно таясь, уже маячили по всему горизонту. Так же обстояли дела и с других сторон русского лагеря.

– Пойди, вздремни, - сказал Срезень, выслушав донесение Романа.
– Выспись хорошенько - ночью они не сунутся.

Русский лагерь беззаботно и хмельно праздновал победу, подкидывая в костры обломки разбитых половецких телег. Уснут под утро - ну да пусть уж погуляют напоследок.

Роман отыскал свой обоз, наткнулся на спящего под телегой Смагу и прилег рядом.

– Ты, Ромша?
– проснулся дед.
– А мне родной дом снился. И будто я маленький еще. К чему это?

От Смаги попахивало медовухой, но захмелел он не от нее, а от нежданной и сладкой свободы, которую старый вояка уже никому не отдаст...

А где-то в княжьих шатрах шел спор. Князь Игорь предлагал не теряя времени поднимать полки и уходить к северу, но все понимали, что измотанные за двое последних суток люди княжьей воле не подчинятся. Дружинники - другое дело, но не бросать же на смерть пеших ратников. Решат так: побили сегодняшних, побьем и завтрашних, и помогай нам Бог - на него уповаем...