Княжий воин

Хан помолчал, теребя рыжую бороду, потом усмехнулся своим мыслям и, соглашаясь с молодым собеседником, кивнул:

– Я неохотно отпускаю тебя, русич. Ты мог бы жить под моим покровительством, как гость. Но, наверное, ты спешишь на родину. У моего народа нет родины - степь большая, в ней везде хорошо. У вас не так: Твой князь Игорь Святославич не принял гостеприимства и доверия - бежал недавно из-под моих шатров. Ты же уедешь, как победитель. Тебе и твоим товарищам дадут лучших коней, и никто не посмеет вас тронуть:

– Я со своими останусь, - заявил отец Федор на предложение Романа собираться домой.

– Кто их на чужбине поддержит словом Божьим?.. Кланяйся Курску, Роман Людотыч:

– И мне сам Бог велит остаться, - поддержал священника Смага.
– Я чужбину знаю, говорю по-всякому, тем помогу своим. Может, зачтется на том свете: Прощай, Ромша:

Глава девятнадцатая

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Утра дожидаться не стали, выехали в ночь - Роман и двое молодых ратников. Юрий Кончакович дал двух провожатых, снабдил продуктами и оружием - в степи безоружному нельзя.

К рассвету, держа путь на Полярную звезду, путники были далеко к северу от главной ставки.

– Низинами держитесь, распадками, - посоветовал на прощание один из половцев-провожатых.
– Здесь люди живут хоть и нашей крови, но Кончаку не подвластные, и слово его для них не свято. Да и ханский сын обиды может не простить.

– Спасибо, степняки, - махнул рукой отъезжающим половцам Роман.
– Коли где в бою свидимся, уж не обессудьте.

Половец-толмач перевел своим слова русского витязя и рассмеялся, выслушав их ответ:

– Говорят, что будут молиться своим богам, чтобы они уберегли их от молнии в степи и от встречи с тобой:

Степь мягко стелилась под копыта лошадей, убегала назад, но меньше её никак не становилось - ни конца, ни края.

Где ты, Русь? Какую из дорог выбрать, если не знаешь ни одной? А напролом здесь переть нельзя:

"Эх, жалко, Смага не поехал, - думал Роман.
– С ним как за каменной стеной, он-то Степь знает:"

А пока Роману надо было стать "каменной стеной" для двух молодых парней, беспрекословно признавших в нем вожака.

Ехали скрытно. Следуя совету провожатых, всматривались в степные горизонты - не натолкнуться бы на кочевников. Когда становилось опасно, отсиживались в оврагах:

Спутники Романа едва держались в седлах, успев за сутки спешного пути заработать неизбежные для начинающих кавалеристов кровавые мозоли. Пришлось устроить полдня передыху среди кустарника на берегу чистейшей воды озерца. Парни отмокали в озере, прикладывали к ранам найденную лечебную траву, мастерили из рубах подобие подушек на жесткие половецкие седла. Роман втолковывал им кавалерийские азы ремесла: как держаться в стременах, как свешиваться в седле на сторону, чтобы восстанавливать кровообращение и избежать потертостей:

Солнце спряталось за пологими холмами. Завтра с ночи опять в дорогу - не в седлах, так пешком.

– Перетерпим, - заверил Мишата и попросил: - Ежели в Курск вернемся, не сказывай никому, Ромша. Кто-то голову в сече положил, а у кого-то задница стерлась.

– Погоди еще - до Курска далече. Голову сложить и здесь не мудрено.

– Мне помирать никак нельзя.
– вздохнул Мишата.
– Без меня сестренки с маманей по миру пойдут. Хотел вот добром разжиться, сапоги половецкие подобрал - сафьяна красного, с бляхами серебряными. Продать, так корову купили бы - сестренки молочко любят. Отобрали в полоне: А засапожник твой я продал. Маманя хворала тогда, девчонки разболелись - стрел мало делали. Ты уж прости:

Другой парень, из кожевников, днем держался молодцом, но каждую ночь плакал втихомолку, стараясь не потревожить товарищей - жалел отца и двух старших братьев, погибших на Каяле.

Роман успокаивал:

– В Курске ведают, небось, что полегли все. Отвыли уж мамки да женки - заупокойные службы заказывают об усопших. А тут ты: задница слегка потерта, а остальное на месте. К тому же герой - из полона ушел. Да большей радости мамане и не надо: Теперь только проси Бога, чтобы не свел нас со степняками:

Второй день пути уже клонился к закату, когда берк Романа чутким ухом издали услышал ржание кобылиц из родного табуна и пронзительно ответил. А вот и те, кому велено найти и убить непокорного русича, не пожелавшего уступить ханычу волшебную Кольчугу. Они еще гарцуют на вершине холма, всматриваются в даль, но вот рванули вдогон - гортанный воинский клич куманов режет воздух. Их человек двенадцать, наверняка отборные вояки ханского сына. Живыми брать не будут, свидетели им не нужны - просто расстреляют из луков.

Уходили к ближайшему, заросшему кустарником распадку, но парни-ратники безнадежно отставали - лошади у них были похуже. Казалось, выхода не было: у степняков луки, у русских копья. Не было даже щитов, чтобы прикрыть ими спину, шлем и кольчуга только на Романе, да и не поможет бронь, хоть и заговоренная.

Стрела пропела даже раньше, чем ожидал Роман - скакавший впереди других степняк взгвизнул и свалился с коня, за ним - другой. Половцы замешкались, не понимая, откуда стреляют, но когда еще один ханский гвардеец схватился руками за вонзившуюся ему в грудь длинную русскую стрелу, рассыпались в стороны и скрылись в складках степи.

– Здорово, Ромша со товарищи - из заросшей травой ложбинки поднялся воинский старшина с луком в руках.
– Гляжу, не по нраву тебе ихнее гостеприимство?

Парни спешно собрали трофеи, поймали пару половецких лошадей. Мишата разжился добротными сапогами, примерил, но тут же снял и спрятал в котомку - целее будут.

До ночи нужно было уйти как можно дальше - половцы на всякую хитрость горазды и просто так не отступятся. Петляли низинами, нещадно погоняя лошадей: