Княжна Тараканова

Благородная «принцесса» объяснила жениху, что впоследствии непременно принесёт ему в жертву свою блестящую будущность, а пока должна предпринять путешествие для устранения препятствий к их союзу и возвращения графу потраченных на неё средств. Он умолял её отказаться от подобной жертвы — но сам же и добыл своей пассии денег на дорогу и лично проводил в путь из Оберштейна. «Если бы я знал, как я тебя люблю, я никогда не позволил бы тебе уехать. Нет, я не переживу, если так будет продолжаться. Дайте мне верный адрес. Прощай, моё дорогое дитя», — писал неутешный граф. Наивный Филипп Фердинанд ещё продолжал хлопотать о предстоящей свадьбе со знаменитой иностранкой, а она уже начала новую главу биографии — уже в качестве претендентки на российский престол.

«Пане коханку»

Героем этого этапа жизненного пути «принцессы» стал Кароль Станислав Радзивилл (1734–1790), князь Священной Римской империи и одна из самых колоритных фигур среди польских и литовских магнатов — некоронованных королей Речи Посполитой. Выходец из знатного и древнего рода, он получил в наследство почти все имения трёх ветвей своей фамилии и стал одним из самых богатых князей Европы. В его столице — белорусском Несвиже — и других резиденциях гремели знаменитые пиры, на которых даже самый захудалый шляхтич мог сесть за один стол с самим князем Радзивиллом. Ко всем знакомым и гостям хозяин обращался: «Пане коханку» («Любименький мой»), и эта присказка стала его прозвищем, приклеившимся на всю жизнь.

Один из последних балов во дворце князя произвёл на молодого шляхтича Яна Охотского незабываемое впечатление:

«Три огромные бальные залы соединили в одну и в ней поставили обеденный стол, такой огромный, что с одного конца до другого нельзя было узнать гостей в лицо. Четыре боковые залы заставлены были тоже столами, а в пятой зале, возле громадного круглого стола, в сорок локтей в окружности, сидел король и княжна Курляндская (Бирон), а с ними двадцать две дамы из первых фамилий королевства. Посредине королевского стола помещалось хрустальное украшение, изображавшее взятие Гибралтара, саксонской фабрики Мейсен. Вилки, ложки, ножи и тарелки на этом столе были золотые. В большой зале, на столе, который казался бесконечным, весь столовый прибор был из великолепного серебра, филигранной работы. Вдоль обеих стен стояли буфеты и буфетные столы, заваленные серебром, огромными серебряными лоханями для бутылок, кубками и посудой, носившей все признаки древности времён Ольгерда [7] . Подносов, канделябров, ножей, вилок, ложек, тарелок и прочего, вероятно, было несколько сот дюжин; в зале было в серебряных подсвечниках и люстрах более двух тысяч свечей. Кроме залы, где был король, ещё три смежные залы были завалены серебром и иллюминованы на диво. Богатство и пышность всего мною виденного вообще трудно описать. Всё здание для этого бала было заново отделано и выбито обоями из шёлковой адамашковой [8] материи с золотыми галунами и кистями. Диваны и кресла везде были обиты материей соответственного с обоями цвета.

7

Ольгерд Гедиминович— великий князь Литовский (1345–1377).

8

Адамашка— шёлковая материя, первоначально привозившаяся в Европу из Дамаска.

Танцевали в театральной зале, и король с княжной Курляндской открыл бал. В десяти смежных с танцевальною залою комнатах любители карт играли в разные игры. Когда подали ужин, вся масса народа двинулась из танцевальной и других зал в столовую. Мы входили как в волшебный замок, так всё было великолепно. Кто вошёл прежде и успел занять кресло, ужинал сидя. Но около трети гостей ели стоя у боковых столиков. Я тоже ужинал стоя; таким образом виднее было всё происходившее; нельзя было сделать шагу, чтобы не встретить какого-нибудь честного литвина с блюдом, упрашивавшего кушать больше. Заглянул я в королевскую залу. Ужин начался устрицами, привезёнными из Гамбурга на почте. Несколько сот блюд их, вероятно, съели. Обилие угощений было баснословное; едва исчезало одно блюдо, являлись сейчас же другие; шампанского выпили несколько тысяч бутылок, не считая множества других старых вин и водок. На боковых столиках поставлены были головы дичи, окорока, целые серны, рыбы на холодное и т. п. Под конец ужина подали десерт. В одно мгновение всё серебро, покрывавшее столы, исчезло и заменилось бесчисленными десертными приборами.

Князь Радзивилл расхаживал по всем комнатам, где ужинали, повторяя одни и те же слова: „Пане коханку! Не едите, не пьете — не любите Радзивилла, не милостивы к нему“. В ответ ему кричали: „За здоровье князя!“ — и выпивали бокалы» ^{76}.

При таких возможностях Радзивилл не мог не участвовать в бурной политической жизни республики. Вся жизнь «Пане коханку» прошла в интригах и не слишком удачных авантюрах. Князь считал себя настоящим патриотом, а потому от желавших ему понравиться дворян требовал верности родным вкусам и традициям: «Пане коханку, пойдите-ка посмотрите: с косою он? В немецких ли плюндрах (во фраке и узких брюках)? Под немецкою одеждою не может биться литовское сердце», — и не принимал у себя тех, кто изменил национальному платью.

Он и сам искренне старался выглядеть образцом лихого шляхтича былых времён. Очевидец писал: «Князь Карл росту был менее даже чем среднего, очень толстый и одевался всегда по-старопольскому, чаще всего являлся в мундире виленского воеводы: гранатного цвета кунтуш, жупан [9] и отвороты малиновы и золотые пуговицы. Сабля, осыпанная крупными бриллиантами, в золотых ножнах, лосинные перчатки за поясом, а на голове малиновая конфедератка [10] . Носил он длинные усы и подбривал лоб. На темени у него был нарост величиною с волошский орех. И сам воевода, и все литвины носили широкое и даже мешковатое платье, это у них считалось старосветскою модою, которой все охотно придерживались».

9

Кунтуш(контуш, кунтыш от польск. kuntusz) — верхняя одежда, кафтан ниже колен с отрезной приталенной спинкой, открытый на груди, застёгивавшийся в талии на крючок, с рукавами, свободно свисавшими или закидывавшимися за плечи; шился из сукна, позже из шёлка, иногда на меховой подстёжке. Жупан(польск. zupa,ср.: тюрк. чапан, рус. зипун) — верхняя одежда, полукафтан или короткая шуба из сукна, обычно серого или голубого, с отложным воротником и застёжкой на пуговицы.

10

Конфедератка— здесь: польский национальный четырёхклинный мужской головной убор без козырька с кисточкой наверху, который носили члены Барской конфедерации с 1768 года.

Действовал князь соответственно. Выдвигая свою кандидатуру в качестве посла на сейм, он выкатил на несвижский рынок бочку с вином и, сидя на ней в костюме Бахуса, излагал свою программу, угощая всех желающих. В 1762 году Радзивилл получил должность виленского воеводы, но не удовлетворился этим — и пожелал стать гетманом Великого княжества Литовского и для достижения этой цели в средствах не стеснялся. Кароль Станислав со свитой явился в Вильно и стал наводить свой порядок на выборах Трибунала Великого княжества; его люди нападали с саблями на тех, кто осмеливался перечить. Сам Радзивилл появлялся на заседаниях в подпитии и оскорблял присутствующих. Подчинив Трибунал своей воле, воевода добился осуждения на нём своих политических противников Чарторыских, которых считал неродовитыми выскочками.

Радзивилл выступил против избрания на трон ставленника Чарторыских и России — Станислава Понятовского. На избирательный сейм он прибыл с личной «армией» в несколько тысяч человек, но у его оппонентов сил было не меньше, к тому же их поддерживали введённые в Польшу русские полки. Радзивилл двинулся обратно, но под Слонимом в июне 1764 года был разбит. Его пехота попала в плен, а сам князь бежал в Молдавию, а затем в Дрезден. Все его имения перешли под управление его противников. Поняв, что проиграл, «Пане коханку» в письмах заверял в своей лояльности короля Станислава и российскую императрицу — и в итоге добился прощения, поскольку любимец литовской шляхты оказался нужен российскому послу в Польше князю Николаю Репнину.

Петербург был обеспокоен тем, что король и «партия» Чарторыских стремились провести реформы, ограничивавшие шляхетскую «демократию» в Речи Посполитой (в том числе право liberum veto,когда голос даже одного шляхтича, поданный против, мог блокировать любое решение сейма) и призванные упорядочить финансы и укрепить армию королевства. Российская дипломатия подняла вопрос о правах «диссидентов» (православных и протестантских шляхтичей), но сейм 1766 года отказался решать этот вопрос. Тогда Репнин в союзе со своим прусским коллегой способствовал организации соответственно православной и протестантской конфедераций и поднял на борьбу с королём недовольных его реформами магнатов, и в первую очередь недалёкого «Пане коханку».

Ему посулили возвращение в отечество с восстановлением во всех правах и должностях, но при условии действовать в отношении диссидентов в интересах императрицы, а также выдавать русских перебежчиков и по возможности вести себя прилично. Князь был доволен — ответил Репнину из Дрездена, что, «проникнутый чувством самой живой признательности к императрице за предлагаемое покровительство, покорный её великодушной воле для блага республики и всех добрых патриотов, провозглашает и обещает, что будет всегда держаться русской партии; что приказания, которые угодно будет русскому двору дать ему, будут приняты всегда с уважением и покорностию и что он будет исполнять их без малейшего сопротивления, прямого или косвенного».

В июне 1767 года Кароль Радзивилл под охраной русского отряда и специально приставленного к нему русского полковника Кара вернулся в Речь Посполитую и торжественно въехал в Вильно. Он был провозглашён маршалом соединённой польско-литовской конфедерации, собравшейся в Радоме под Варшавой формально для защиты привилегий католиков в противовес Слуцкой и Торунской конфедерациям диссидентов, в действительности же — против Станислава Августа и сторонников государственных реформ. В этом смысле фигура любимца шляхты «Пане коханку» оказалась как нельзя кстати. Для него и других вождей Радомской конфедерации главными целями были ликвидация «деспотии» Понятовского и свержение его с престола. Однако король в деле о диссидентах пошёл навстречу Репнину, поэтому теперь не было никакой необходимости свергать его. «Сие собрание в такое вошло упорство, что не хотели никак подписать требуемый акт конфедерации. А как при производстве оной был приставом полковник Кар, то оный с согласия принужден был привести тут батальон пехоты с пушками, чем уже и заставили её всё по предложению нашему подписать!» — так по-военному оценил итог заседаний Радомской конфедерации в своих мемуарах генерал А. А. Прозоровский.