Кодекс Прехистората: Суховей

– Но я не планирую в ближайшее время выходить куда-либо на работу, – попробовал я возразить, совсем запутавшись в происходящем. – Если бы я собирался и дальше работать в аналитике, то уж поверьте, не стал бы покидать вашу компанию.

– Я уже говорил, что не имею претензий к твоему выбору, – остановил меня Асташев и продолжил каким-то неприятно заискивающим тоном. – И раз ты тоже не имеешь претензий к нам, то настоятельно рекомендую встретиться. Поверь моему опыту, это нужно прежде всего тебе. Мне небезразлична судьба молодых дарований, пусть они и покидают родное гнездо.

Закончив речь, он как-то неестественно рассмеялся: «О-хо-хо-хо». Видимо, в поддержку высказывания про гнездо. А я смог выдавить лишь жалкую улыбку и сразу понял, что продолжать дебаты с этим человеком просто неприятно. Под внешним лоском, казалось, скрывалась истлевшая мумия древнего старика. Легче дать согласие на встречу и отвязаться.

– Хорошо, – я забрал визитную карточку, приняв тот факт, что просьбу Асташева придётся удовлетворить. – Позвоню и договорюсь о встрече на этой неделе. Благодарю вас за рекомендацию.

– Вот и отлично, только не откладывай, свяжись с академиком Лавровым сегодня. Человек, сам понимаешь, занятой, – главный снова откинулся в кресле и принял снисходительную позу. – А я прямо после твоего ухода позвоню и предупрежу его.

– Благодарю за всё. Мне было приятно и интересно работать в вашей компании, – сказал я, вставая и уверенно продвигаясь к выходу, после того как стало понятно, что разговор исчерпан.

– Всего доброго, – ответил Асташев, направив взгляд обратно на свой стол цвета венге, и когда я уже положил ладонь на дверную ручку, вдруг бросил мне вслед: – Да, и вот ещё что. Обязательно зайди к нам через некоторое время, поделишься своими успехами. Я знаю, вы в хороших отношениях с Артемием Петровичем. Уверен, он будет рад визиту… мы будем рады.

Я улыбнулся, кивнул, пробормотал что-то вроде: «Хорошо, спасибо, до свидания» и вышел из кабинета.

Когда я закончил все формальности, сдал пропуск и покинул офисное здание, на улице было уже довольно жарко под солнцем, но ветерок веял прохладой. Поэтому я решил не снимать пиджак, а держаться в тени раскидистых лип, росших по обе стороны тротуара.

3. Предложение неопределённого характера

Вырвавшись на свободу, побрёл по улице вдоль парка, обдумывая дальнейшие действия. В голове крутилось всё: от покупки мотоцикла до кругосветного путешествия. Не хотелось только думать о том, что скоро, как ни крути, придётся снова трудоустраиваться. При моём аскетичном с точки зрения среднего класса образе жизни имеющихся денег должно хватить на какое-то время. Но затем – не только по финансовым соображениям – мне понадобится новая сфера деятельности. Нельзя сидеть без дела, да и Система зовёт – за жизнь в городе нужно платить вне зависимости от уровня твоего бытия.

Так добрёл до крупного торгово-развлекательного центра, со стороны которого пахнуло ароматом свежей выпечки. Неужели аромамаркетинг – или правда пекут сдобу в одном из кафе? Так или иначе, мне вдруг жутко захотелось кофе промышленного изготовления с чем-нибудь печёным. Верно, что мозговая деятельность требует углеводной подпитки.

Смирившись с тем, что, возможно, стал жертвой воздействия маркетинговых технологий, я через десять минут уже сидел за столиком «Старбакса» и употреблял вполне приличные, на взгляд обывателя, латте с чизкейком, вручённые мне приятной рыжеволосой бариста. Девушка за стойкой всем своим видом внушала приятное спокойствие и уверенность в сваренном ею кофе, а внешность её словно была перенесена со средневекового портрета дамы из высшего сословия. Хотя в те смутные времена рыжеволосых дев не повсеместно жаловали: в частности, испанская инквизиция не гнушалась их публичным сожжением, признавая ведьмами. Хорошо, что в наше время можно свободно любоваться этими прекрасными созданиями. Белая бархатная кожа, круглое лицо, окаймлённое яркими локонами, собранными в неплотную косу, лёгкие контуры тела… Поглощённый образами, я не сразу заметил, что девушка смотрит в ответ, не понимая природу такого пристального внимания с моей стороны. Я приподнял чашку кофе, как будто в честь неё, и улыбнулся. Она ответила мне не дежурной, но всё-таки более официальной улыбкой, и на этом наш визуальный диалог был исчерпан.

Передо мной лежал телефон, а в пальцах крутилась визитная карточка некоего академика Лаврова. Сейчас мне не хотелось никакого делового общения, и при других обстоятельствах я бы точно отложил звонок на неопределённое время, но интрига имела место, и уже страсть к разрешению неясностей подталкивала к набору номера.

– Добрый день, это Сергей Романов, я звоню вам по рекомендации Юрия Асташева из «Западного горизонта», – отрапортовал я, когда Лавров снял трубку.

– Здравствуйте, Сергей, – ответил собеседник немного скрипучим голосом. – Да, я ждал вашего звонка. Предлагаю не тянуть кота за хвост, а лучше встретиться и обсудить одно потенциально интересное для вас предложение.

– Лев Борисович, я готов встретиться, но сразу хочу предупредить: я только что уволился и в ближайшие месяцы не планирую выходить на новое место. Есть другие планы, – выложил я свои условия профессору.

К слову, конкретные планы-то у меня как раз и отсутствовали. Но я был уверен, что они появятся, и мне требовалось время, чтобы «перевести дыхание». Однако академика Лаврова предупреждение ничуть не смутило, и он попросил как можно скорее прибыть к нему в офис на набережной реки Мойки.

Тон и манера общения собеседника мне понравились. Сомнения отчасти улетучились. Я неспешно завершил второй завтрак, исподтишка разглядывая девушку за стойкой, и, собравшись с мыслями, отправился на встречу.

Проехав пару километров на автобусе, я спустился в метро – в подземную реку разномастной питерской толпы. Деловой день разгорался, к массе горожан примешивались многочисленные в это время года приезжие, которых выдавали восхищённые взоры по сторонам и неумение маневрировать в людском потоке Северной столицы.

В этом году чувствовался существенный приток гостей – даже учитывая пик сезона, людей всё равно было больше, чем обычно. Очевидно, отечественные туристы всё меньше испытывали судьбу на неспокойных зарубежных курортах, предпочитая устранять белые пятна на территории необъятной родины. В любом случае весёлые и впечатлённые приезжие всегда вносили оживление в бледнолицый поток горожан, чей отпуск ещё не наступил или не предвиделся вовсе.

Я же неизменно любил Питер таким, как есть, без прикрас: и сырой, но разноцветной осенью, когда низкое солнце золотит и без того огненно-рыжие парки и аллеи; и серой весной, когда даже самая затяжная хлябь не может отвлечь от всё чаще проступающего лазурного неба. Мне часто не нужны были дополнительные впечатления помимо тех, что даёт сам город, и некоторые отпуска я провёл не уезжая далеко от дома, а большинство других – либо в загородном доме родителей, либо колеся по стране. Кстати, сейчас моя тяга к путешествиям снова напомнила о себе: «крылья зачесались». Покачиваясь в такт движению вагона метро, я представлял, как проведу недельку с отцом и матерью в коттедже в сосновом бору, а потом рвану, вполне возможно, куда-нибудь за Урал.

Пара-тройка дней в их уютном загородном доме всегда ставили меня на ноги, особенно в разгар карьеры, когда мозги на работе кипели изо дня в день. Несмотря на то, что отец вот уже семь лет частично парализован и мать ухаживает за ним, живут они самодостаточно, размеренно и вполне счастливо. Травму, повлёкшую паралич, отец получил на производстве. Они с мамой сразу после института, в пору сельскохозяйственных инноваций пришли работать на табачную фабрику в родном Саратове, там и познакомились. Когда после развала Союза завод стал чахнуть, отец был уже замначальника производства, а мать – технологом. Обоих сократили. Все сбережения обесценились в начале пресловутых девяностых, и мы из процветающей советской семьи превратились в нищих. Родители хватались за любую работу. Помню, как отец приносил в больших сумках рулоны неразрезанных сигарет с завода и кустарно напечатанные упаковки. Рулоны нужно было нарезать на сигареты нормального размера, пачки склеить, набить дешёвым куревом и отдать коммерсанту на реализацию за копейки. Хотя нет, тогда – за тысячи.

Спустя время табачную фабрику выкупила западная компания: новые хозяева начали с модернизации производства. Родителей пригласили на работу. Жизнь стала налаживаться, зарплаты постоянно росли, но и работа сделалась более напряжённой и ненормированной.

Однажды, когда на заводе шёл очередной ремонт из бесконечной череды, отец проводил осмотр цеха. Проходя по мосткам над табачными станками, он сорвался вниз с плохо закреплённой лестницы. В компании, на удивление, признали вину в полной мере и начали выплачивать компенсации. Но только через три месяца папа более-менее пошёл на поправку: стал чётко узнавать нас с мамой и шевелить рукой, начала восстанавливаться речь.