Кодекс Прехистората: Суховей
Шрифт:
После выписки из больницы появились новые проблемы. Наша многоэтажка была совсем не пригодна для проживания инвалида: коляска не помещалась в лифт, а из подъезда не было никакого съезда. Хоть отец и поправлялся, жизнь в заточении отнюдь не способствовала выздоровлению. Ситуация резко изменилась после приезда старого папиного друга. Увидев наше положение, он предложил перебраться жить на природу, в свой коттеджный посёлок на Ленинградке. Решение было, на первый взгляд, сложным, но и единственно верным, и мы согласились. Сбережений и компенсаций хватило на то, чтобы купить участок и за два года выстроить небольшой, но добротный и продуманный дом. К тому времени я уже учился в Петербурге, на втором курсе госуниверситета аэрокосмического приборостроения на кафедре защиты
Вагон дёрнулся, притормаживая, и люди засуетились. Плотность туристов значительно возросла, слышалась разнообразная иностранная речь. Ещё бы: центр, Исаакий. Мне тоже подниматься на поверхность здесь, на «Адмиралтейской», воздушный потолок и витражи которой всегда улучшали настроение. Выходя из вагона, я ощутил такой любимый подземный ветер метро, состоящий из тёплого воздуха и неповторимого сочетания запахов смазочных материалов, пропитки для шпал и иногда еды.
Поднявшись по казавшемуся бесконечным эскалатору, я выбрался на свежий воздух – если таким можно назвать воздух в центре мегаполиса. Наверху сразу сориентировался по рельефу – идти нужно вниз, к набережной. Вдоль реки я прошёл два полных квартала и без труда обнаружил арку, о которой рассказывал профессор. К этому времени небо, ещё час назад радовавшее приятной синевой, заволокло тучами. Вблизи воды стало прохладно.
Миновав ворота, я оказался в довольно широком внутреннем дворе. Здесь находилось несколько заведений, но мне требовалась деревянная дверь без опознавательных знаков. Я сообщил через аудиопанель о цели визита – и через минуту был внутри здания, пройдя через портал с незамысловатым барельефом. Но оказавшись в небольшом вестибюле, оцепенел от его убранства. Казалось, что из суетного питерского дня я шагнул сразу в середину XIX века, куда-то в гостиную в центре Лондона. Примерно так я когда-то представлял апартаменты миссис Хадсон, читая и перечитывая Конан Дойля. Стены до середины были покрыты тёмными резными панелями; далее до потолка поднималась благородная бордовая обивка. Крестовый свод комнаты украшала фреска, изображавшая, как мне показалось, некий библейский сюжет. Искусные витражи в окнах и дверях добавляли помещению сказочности. Одну сторону холла полностью заняло раскидистое растение, а с другой находилось что-то вроде лобби с кофейным столиком и парой антикварных кожаных кресел.
Я так впечатлился, что не сразу заметил женщину, стоявшую за приёмной стойкой напротив входа.
– Здравствуйте. Ваш офис заворожил меня, – поприветствовал я сотрудницу и манерно раскашлялся.
– Нестрашно, вы не первый зачарованный, проходите, – ответила она и тепло улыбнулась. – Лев Борисович готов принять.
С обеих сторон от стойки располагались двери, мы направились к левой. Сама стойка, к слову, не являлась рабочим местом, а лишь служила основой для пульта контроля доступа. Женщина шла впереди, размеренно покачивая бёдрами, а я разглядывал отделку коридора – неширокого, но не уступавшего по благородству вестибюлю. Здесь были те же деревянные панели и бархат. Пространство освещалось медными светильниками с матовыми плафонами. В простенках между дверьми висели рукописные портреты неизвестных мне людей разных эпох и стилей. Мы проследовали до крайней левой двери, куда я и шагнул навстречу интригующим предложениям.
Профессор Лавров принимал в просторном кабинете, соответствовавшем по стилю увиденным мною ранее помещениям. Это был пожилой, полноватый, но коренастый человек с короткой стрижкой и седой, идеально ухоженной бородой. Учреждение, в которое я попал, было не из бедных: в глаза то и дело бросались элементы технического оснащения явно высокого класса. На рабочем столе профессора стоял моноблочный персональный компьютер такого футуристического вида, что я не смог распознать даже производителя устройства. И вообще я вёл себя крайне нетипично: никогда так жадно не
глазел по сторонам, попав в незнакомое место. А здесь взгляд цеплялся за каждую мелочь. Любая вещь несла некий смысл и была совершенна по форме и назначению. Оборудование и отделка офиса не шли ни в какое сравнение с ультрамодными и шикарными интерьерами больших боссов, в которых мне доводилось бывать.– Добрый день, – поздоровался я с некоторой задержкой.
– Добрый-добрый, – радушно ответил Лавров и указал на ближайшее кресло. – Присаживайтесь, не стесняйтесь.
И вдруг, как только профессор заговорил, я вспомнил, откуда его знаю. Лев Борисович Лавров находился в комиссии, когда я защищал свой дипломный проекта в университете. В общем и целом он никак себя не проявлял, только прочитал краткую наставительную речь для выпускников. Так я запомнил его необычный голос.
– Кажется, вы меня вспомнили?
– Да, вспомнил, – кивнул я.
– Вот и отлично, тогда перейдём к делу. Скажите, Сергей, какие у вас сложились планы на ближайшее будущее?
– Планов много, но большинство из них личного характера.
– Значит, сворачивать горы вы пока не намерены?
– Было б что сворачивать. Всё уже свёрнуто до меня.
– Удачно сказано, – улыбнулся Лавров. – Но это можно рассматривать двояко. С одной стороны, многое в современном мире уже «свёрнуто», и тут вы правы. Но сворачивание гор в смысле открытия новых перспектив сейчас актуально, как никогда за последние несколько веков. Хотели бы вы принять участие в действительно значимом деле?
– Заинтригован, но ничего не понимаю, – попытался я отшутиться.
– Хорошо, я расскажу о нашей организации, – начал профессор. – По сути, мы представляем собой фонд, призванный накапливать и сохранять культурное наследие человечества. Нам нужны специалисты с аналитическим и гибким умом, чтобы отслеживать и собирать лучшие образцы деятельности людей.
– Боюсь, я слабо разбираюсь в искусстве. Я из тех, кто до сих пор видит шесть пальцев у Папы на «Сикстинской Мадонне», – продолжал я острить.
– Под культурным наследием я подразумеваю не только предметы искусства – и даже в меньшей степени их, – ответил Лавров как ни в чём не бывало. – Мы храним достижения, открытия, знания, историю, выраженные в фактах и конкретных предметах и продуктах.
Углубляясь в подробности, Лавров заметно посерьёзнел, смотрел на меня неожиданно острым и испытующим взглядом. Появилось странное чувство дискомфорта, как будто туманная пелена стала наползать на сознание, и я невольно перебил собеседника, стараясь сбросить наваждение.
– Лев Борисович, так в чём конкретно заключаются обязанности по вакантной должности? – спросил я довольно резко.
– Не волнуйтесь, – улыбнулся вновь профессор, став прежним, – вы распознали мой НЛП-манёвр. Я прошу прощения, но это часть собеседования. С какими техниками воздействия вы знакомы?
– Я не владею никакими техниками, но умею распознавать, как вы говорите, «воздействие», – удивился я такому повороту событий. – Не обучался специально, просто общался со специалистами и получил небольшой опыт. Не ожидал ничего такого, вот и отреагировал остро, больше подсознательно.
– Хорошо, будьте спокойны, больше я не буду – без крайней необходимости – применять к вам технику. Это была лишь проверка, идём дальше, если вы не против.
Беседа вернулась в прежнее непринуждённое русло, но оговорку про «крайнюю необходимость» я запомнил. Со слов собеседника выходило, что работать меня приглашают в крупную международную некоммерческую организацию, миссией которой являются поиск, сбор и хранение всего того хорошего и полезного, что создал человек за свою многотысячелетнюю историю. Моя же функция во всём этом – выезд к потенциально ценному объекту, сбор данных о нём и передача информации и своих личных выводов руководству. Гипотетически командировки могут быть в любую точку мира, но скорее всего, не дальше евразийского континента, поскольку филиалы фонда расположены в разных странах и каждый мониторит свою территорию. Прежде чем приступить к работе, необходимо будет пройти обучение длительностью в два-три месяца.