Когда цветут камни

Геббельс выслушал доклад о том, что русские выбросили «почти весь запас снарядов и бомб» на первую линию обороны, где были оставлены лишь небольшие группы прикрытия, и что немцам удалось обмануть русских и сохранить основные силы, которые отведены на вторую линию обороны — на Зееловские высоты. После этого Геббельс попросил провести его к стереотрубе. Он хотел взглянуть своими глазами, что делается перед высотами, там, как доложили ему, русские войска остановлены и будут разгромлены.

— Пока не кончится эта ужасная канонада, наблюдать поле боя невозможно, — дерзнул остановить его начальник наблюдательного пункта.

— Нет, я должен сейчас же доложить фюреру все, что увижу собственными глазами, — возразил Геббельс.

Вместе с Кребсом он поднялся по лестнице под бронированный колпак наблюдательной площадки. Тотчас же туда подали телефон. И вскоре Геббельс связался со ставкой Гитлера.

— Мой фюрер! Русские остановлены у подножия Зееловских высот. С нами бог… Наши храбрые воины готовы, мой фюрер, выполнить свой долг до конца… Русские будут разбиты.

Наблюдая за полем боя, высокий и тощий генерал Кребс согнулся в три погибели. Видно, он подметил значительно больше, чем Геббельс, и понял, что еще рано говорить о том, что русские остановлены и будут разбиты. Его покоробили хвастливые слова Геббельса. Это был старый генерал, который придерживался правила: «Хвастливое вранье на поле боя хуже предательства». Он хотел служить Гитлеру верой и правдой до конца. Недавно во время налета советских бомбардировщиков на Цоссен, где размещался генеральный штаб, Кребс был ранен в щеку, но не покинул свой штаб. Это он, Кребс, узнав о том, что окруженная между Доном и Волгой трехсоттысячная группировка немецких войск осталась без хлеба и мяса, предложил всем офицерам главного штаба сухопутных войск сидеть на голодном пайке до конца Сталинградской трагедии, и сам в те дни ел только ту пищу, какую получали солдаты армии Паулюса. Голод в штабе сухопутных войск длился больше месяца.

Когда Геббельс кончил разговаривать с Гитлером, генерал Кребс посоветовал повернуть стереотрубу влево.

— Посмотрите, доктор, внимательно посмотрите на это движение слева…

Геббельс припал к окуляру, повернул трубу влево, вгляделся и качнул головой:

— Ничего не вижу. Дым, дым.

— А там, за дымом?..

Старый генерал опытным глазом уже разглядел огромное количество войск и техники, передвигающихся под покровом дыма и пыли.

— Волнами движутся, волнами.

— Какие волны?.. Вам мерещится. Ничего не вижу.

И было трудно понять, притворяется Геббельс или в самом деле ничего не видит.

— Господин доктор, прошу обратить внимание: левее Заксендорфа, возле фольварка и далее, вдоль рокады, движутся кусты. Из-под кустов пыль и выхлопная копоть. Это танки. Их тысячи. Это девятый вал!

Геббельс резко оторвался от стереотрубы, приподнялся на носок здоровой ноги и, едва дотянувшись до седого виска Кребса, процедил сквозь зубы:

— У вас лихорадка, генерал, у вас температура. Примите двойную порцию кофеина и ложитесь в постель или…

— Я солдат, — напомнил Кребс, — солдаты с поля боя здоровыми не уходят.

— Что?! — возмутился Геббельс, но, прочитав в глазах Кребса железную решительность, смягчился: — Дайте мне другую оптику.

Кребс молча повернул к нему окуляры своей трубы.

Через полчаса они спустились вниз.

— Срочная депеша! — осипшим голосом сообщил убежавший генерал с повязкой на шее. В руках у него была какая-то бумажка. — Русские танки ворвались в Зеелов!

— Что вы сказали? — переспросил Геббельс, будто не поняв случившегося.

— Русские ворвались в Зеелов, — повторил генерал.

Геббельс презрительно взглянул на него и сказал:

— Передайте солдатам Зееловского гарнизона: фюрер поздравляет их с победой.

Кребс молча взял из рук генерала бумажку и сделал несколько пометок на своей генштабовской карте.

Вслед за генералом на наблюдательный пункт ввалился тучный полковник в окровавленном мундире. Кажется, он ничего не видел, глаза у него были залиты кровью.

— Гарнизону Франкфурта угрожает окружение, — произнес он задыхающимся голосом.

— Что? Повторите! — потребовал Геббельс, глядя на полковника.

Тот перевел дыхание и уже более спокойно повторил:

— Гарнизону Франкфурта угрожает окружение.

Помолчав, Геббельс ответил:

— Я восхищен вашей доблестью. Передайте солдатам героического Франкфурта личную благодарность фюрера. Идите. — И, кивнув на выходную дверь, повторил: — Идите!

Когда полковник вышел, Геббельс и Кребс, захватив карту, снова поднялись к стереотрубе. Пока Геббельс присматривался к полю боя, Кребс водил длинным сухим пальцем по карте со свежими пометками, нанесенными несколько минут назад по сводкам, поступившим с различных участков обороны Франкфурта и Зеелова.

Затем он сказал:

— Доктор, посмотрите на карту. Полковник Шмидт прав: гарнизон Франкфурта может остаться в окружении.

Геббельс криво склонил голову над картой и, вероятно ничего не поняв, пощупал лоб Кребса:

— Лечиться, лечиться вам надо…

— Тогда вглядитесь еще раз в стереотрубу! Дым рассеялся, — не смутившись, сказал Кребс.

— Да, да, теперь я что-то вижу, — примирительно произнес Геббельс и, подумав, взял из рук Кребса карту. — Спасибо. Теперь… Да, да. Идите и лечитесь.

— Отставка?

— Нет. Это не в моей власти. Как решит фюрер.

— Я служу Германии, фюреру и готов умереть смертью честного солдата.

— Тогда извольте вести себя по-солдатски.

Кребс, подперев костлявыми руками виски, присел за столик.

А Геббельс продолжал крутить стереотрубу вправо и влево. И вдруг будто окаменел. Он увидел тяжелый русский танк, вынырнувший из лощинки. Танк двигался по косогору вдоль траншеи второго яруса. За танком бежали небольшие группы солдат.

Оптика обманчиво приблизила к нему передний край, и Геббельсу, вероятно, показалось, что он находится чуть ли не в самом центре боя. Он отчетливо видел, как вдоль траншеи отступали немецкие солдаты.

— Почему не бьют по танку пушки?! — возмутился Геббельс.

Он не понял, что русский танк вошел в мертвое пространство, и огонь противотанковых орудий, установленных на высоте, теперь бесполезен: от фаустников танк был защищен огнем автоматчиков штурмового отряда, который ворвался внутрь многоярусной обороны косогора; немецкие солдаты, засевшие выше, не могли вести по отряду огонь, потому что боялись поразить своих же, а те в свою очередь не могли повернуть оружие и начать пальбу, потому что фактически начался бы бой между своими: траншея против траншеи.

Дерзкие и удивительно расчетливые действия штурмового отряда, напоминающего собой ощетинившегося ежа — ни с какой стороны не возьмешь, — поставили опытных офицеров противника перед дилеммой: отступать или губить вместе с русскими и своих.

— Как прорвался сюда этот танк?

Один из телохранителей, обер-лейтенант Ланге, стоящий за спиной Геббельса, ответил:

— Это новый русский танк.

— Что?!

— Он неуязвим.

— Но вы видите его?

— Да, в смотровую щель он виден простым глазом. Он идет сюда.