Когда канарейка рисует тигра
Шрифт:
— Ну вы подумайте! Это же благородное дело, скольких пар вы сделаете счастливыми! — продолжает давить та, которую я уже не считаю такой уж и добропорядочной. — А знаете, некоторые негласно выбирают половую связь…
— Нет. — Строже обрывает он. — Что-то ещё?
Чувствуется скользнувшая досада. Та зажевывает её, кажется, ментоловой жвачкой и чуть краснеет, расстёгивая верхнюю пуговку рубашки молочного цвета. Это из-за него. И как же хочется выйти…
— Гульназ, так, а у вас… — наконец переключается на меня, — биохимия, гормоны и… — пролистывает всё как-то слишком быстро, уже без
Рассказывает про план на дальнейшую неделю, даёт ему распечатку с рекомендациями, где «на всякий случай» пишет свой номер. Я чувствую скользнувшую по плечам дрожь и странное напряжение в грудной клетке. А зачем? Он… свободен. И она об этом знает. Мы поэтому здесь планируем моё оплодотворение в будущем цикле. Всё просто.
Возвращаемся к машине молча. Чувствую, что он поглядывает на меня, но говорить что-то не хочу. Боюсь опуститься и сорваться на него. Так нельзя. Хотя бы потому, что жене положено молчать. Как молчала мама. Я же так смогу, да?
В машине душно. Либо мне не хватает кислорода. Пока он обходит авто, стучу по грудной клетке и глубоко вдыхаю.
— Разнервничалась? — Замечает, только закрыв за собой дверь.
Так очевидно? Бросаю на него взгляд, не сумев спрятать все эмоции.
Марат отрывается от кнопки старта, берёт мою руку с моей же коленки и крепко сжимает ту. Его ладошка тёплая, и если не успокоюсь, слёзы сорвутся.
— Ну ты чего, птичка?
Тихонько забираю кисть и, сжав её, отворачиваюсь к окну.
— Всё в порядке, прости.
Хмыкает и наконец отъезжает. Я настраиваюсь на молчание, которое помогло бы взять эмоции под контроль, но на очередном повороте, он всё нарушает:
— Не снись мне ночью.
— Ч…что?
Приходится посмотреть, как он растягивает губы и на миг ловит меня в свои омуты, аж подмигивая.
— Неделя воздержания. Так что не снись мне, договорились?
Я начинаю алеть, превращаясь в надувшегося краба. И, только лишь прикусив побольнее губу, заставляю себя не парировать ему.
— Ещё у нас в четверг премьера, пойдёшь со мной?
Произносит так просто. И пока я придумываю себе какие-то тайные смыслы, он всё разбивает:
— Тебе понравится. Там тоже гиперреализм. Уэльская художница, всю Европу проехали, а у нас на границе еле пробились. Пришлось даже сроки выставки сдвинуть. Она, кстати, будет лично. Прилетит. Планировала раньше, но не вышло. И ненамного тебя старше. Вам стоит познакомиться. Я помогу с переводом. Хорошо?
Киваю, вновь отстраняясь. К ней я тоже его… ревную? Очень плохо.
Доехав до дома, ухожу в мастерскую, даже не спросив, не голоден ли он. Мне повезло — он самостоятельный и прекрасно справится с микроволновкой, в которой только и требуется, что разогреть один из контейнеров. Ну хотя бы суши больше нет. Их же я тоже невзлюбила из-за него? Завидовала? Как же мои заверения, что я от него не завишу? Ну-ну.
Ещё я злюсь… хотя бы из-за того, что подмалёвок всё никак не выходит да и эскиз на полутораметровый планшет не могу нанести. Из-за чего-то ещё?
Мне нужен поход в художественную лавку. Я там успокаиваюсь. А выставка? Как к ней ещё подготовиться?
* Подмалёвок — вариант
эскиза в живописи, начальный этап работы над картиной, представляющий собой нанесение на холст композиции будущей работы с проработкой цвета и теней.10 перышко
Можешь себе признаться.
Работа так и не движется. Нет, я поймала эмоцию, передала черты, но боюсь всё испортить неловким штришком. Даже масло купила новое и запаслась растворителями, но не могу решиться. Ни на что вообще не могу решиться!
А уже четверг! И выставка вот совсем скоро. Вечером будет торжественная часть и, судя по всему, поедем мы сразу же на неё. Марат раза три говорил, что мне стоит там быть, но зачем?
Я не завидую. Не оцениваю. Не переоцениваю ни свои работы, ни чужие. Но сейчас готова найти любой повод, чтобы не собираться и не ехать туда. Ещё и его «выбери что-нибудь красивое» хочется интерпретировать, добавляя мамино «ты хоть и не красавица». Но никакая… средняя… неприметная и непримечательная. Не живая и не мертвая, ни рыба ни мясо? Как-то так говорят.
Так я и хотела же такой быть! Тогда почему сейчас всё внутри бушует и тут же замораживается, когда я напоминаю себе, сколько раз Марат уезжал… и сколько раз он ещё уедет.
Но пока что он здесь, в нашем доме. И иногда негодует, вспоминая, что ему нельзя кофе. Сегодня, кстати, нельзя заниматься спортом и напрягаться, о чём меня с утра поставили в известность раздосадованным тоном.
Я не пойму, что изменилось. Но он стал ближе. И это так больно! Потому что мы не играем в семью, семьи нет. Брака нет, есть лишь иллюзия, которую он ловко разрушит. Или я разрушу… не знаю.
Иду в ванную только лишь за успокоением, снова наношу на себя все скрабы, крема и масочки, очищаю, распариваю, срываю. Быстро вытираюсь и выхожу сразу нагая. Бреду до ящика с нижним бельём и отгоняю от себя постыдные мысли о том самом комплекте. Нет его. Я его спрятала, чтобы больше не видеть. Выкинуть сил не хватило, а вот засунуть на верхнюю полку смогла.
Выбираю простенькое кружево. Прячусь в очередном платье в пол, которое лишь чуть красивее обычных. Выбираю платок с вышивкой сирени, которая, как раз, наконец распустилась. Немного завиваю волосы, но всё равно в последний момент их прячу, туго стягивая косу.
Мне не нравятся все мои блуждающие мысли. Я потеряна. И уже очевидно, что мне снова очень страшно. Я заранее продумываю наш финал. Плохой. Придумываю версии событий и останавливаюсь на главной.
Вот мы сейчас приедем, Марат выйдет вперёд, выискивая виновницу торжества. Подойдёт к ней, поцелует эту красавицу в щёку и обернется, представив её мне, как ту самую, ради которой он перестанет со мной играть.
Кусаю губу до боли, смотря в зеркало дамского столика. Зачем-то наношу базу, рисую себе тоненькие стрелочки и слегка выделяю губы. Наверное, чтобы хоть немножечко с ней конкурировать? Дожила! Мама говорит, не красавица. Отец говорил, своенравная дурочка, из которой надо бы выбить спесь. Младший брат говорил, что я всё порчу. Из-за этого мы с ним и не общаемся, не близки. Никогда не были и едва ли будем. А Алан?