Когда налетел норд-ост

Утром Виктор наскоро позавтракал в павильоне у площади Пяти углов и отправился в рыбный порт. Дорога шла через тот же длинный переходный мостик, вскинутый над путаницей рельсов и стрелок. Он быстро сбежал вниз по ступенькам и увидел целую гору каких-то овальных досок красного цвета, обитых металлом. Что за странные доски! Будто огромные черепахи сползлись сюда. Виктор даже остановился, оглядывая их, — хотел у кого-нибудь спросить, но раздумал, махнул рукой и пошел к порту.

Возле кованых ворот с большущими серебристыми рыбинами он остановился и увидел морячка в грязной черной куртке. Он шел, сильно качаясь, будто в полусне. Глаза покраснели, веки опухли. И было непонятно, какой внутренний радар так точно ведет его к проходной.

Виктор уже знал, что пьяных в порт не пускают, и стал пристально следить за морячком. Клеш его грязных брюк расплескивал лужи на асфальте. От сильного крена мичманка угодила в лужу, обнажив лобастую, давно не стриженную голову. Широко расставив ноги, он кое-как поднял ее и надел мокрую — по затылку за шиворот потек грязный ручеек.

Такое Виктор видел и на других широтах, но то, что случилось дальше, поразило его.

Метрах в пяти от проходной, где стоял милиционер, морячок внезапно принял строго вертикальное положение, подтянулся и, как на параде, четко и уверенно, слегка выпятив грудь, церемониальным маршем подошел к проходной, предъявил пропуск и пошел в порт.

Вот это да… Какая сверхмобилизация всех духовных и физических сил! Даже ради этого зрелища стоило приехать сюда. Виктор с интересом стал смотреть через решетку ворот, боясь упустить момент, когда морячок выйдет из проходной. И дождался: тот вышел и, едва держась на ногах, направился к какому-то причалу. Вот бы кого снять на кинопленку или запечатлеть в добротной прозе… Гениальный эпизод! К сожалению, в репортаж он не попадет, а как бы охотно выписал Виктор эту сценку!

Через десять минут он получил в проходной недельный пропуск и очутился в самом большом в мире рыбном порту. Наверно, он был и самый шумный, и самый неуютный, и самый вонючий. Огромное неказистое желтоватое здание рыбокомбината, громадные пирамиды новых бочек, вагоны-ледники, железнодорожные пути со стрелками, бесконечные склады и цехи — все это неистребимо пахло рыбой. Этот запах, до тошноты въедливый и стойкий, повсюду преследовал Виктора и, казалось, каждую минуту усиливался.

Виктор шел, глазея по сторонам, отскакивал от двигающихся с лязгом вагонов, груженных ящиками с рыбой и бочками с атлантической сельдью. Гудели и дымились цехи, рабочие на тележках перевозили низкие ящики с аккуратно уложенными ряд в ряд оловянными выпотрошенными рыбешками. Под его ногами звучно похрустывала крупная, как гравий, желтоватая соль.

Кажется, за все свои двадцать три года он столько не оглядывался, не крутил так во все стороны головой, опасаясь угодить под что-то едущее, ползущее, скрежещущее, как здесь за каких-нибудь тридцать минут.

Наконец, живой и невредимый, он добрался до причалов. Их было несколько десятков, и расположились они, как редкие зубья гребня, вдоль линии порта. Лес мачт и снастей; бестолковая толчея траулеров и катеров разного калибра; шум машин; знакомый рев судов с рейда, очевидно, требующих места у причалов и отходящих; астматическое пыхтение буксиров; свистки портальных кранов, выгружающих из бездонных утроб океанских плавбаз, пришедших от берегов Гренландии и Канады, бочки и ящики все с той же рыбой, громовой радиоголос портового диспетчера; вонь гниющей рыбы; запах канатов, старых прелых причалов; истошные крики чаек — все это оглушало, давило… Виктор стоял у мощной станины портального крана, двигавшегося по рельсам, и озирался.

— Поберегись! — раздался чей-то крик, и охапка бочек в сетке поплыла из трюма плавбазы на него. Виктор отскочил в сторону. Какие-то парни, прошагавшие вблизи, засмеялись, а один из них, в цигейковой ушанке, сказал:

— Может ушибить, мальчик! Мамочка не узнает…

Виктор ничего не ответил и отошел к краю причала.

Слева и справа от него стояли, покачиваясь, суда. Они терлись рубчатыми покрышками кранцев об измочаленные доски причала, скрипели тросами и перекинутыми трапами. Суда льнули к причалам в два, три, четыре ряда, прижимались друг к другу. Некоторые стояли поодаль. Каких только не было тут судов! Огромные рефрижераторные траулеры — плавучие рыбные заводы, тщательно соблюдая корабельную иерархию, держались надменно и независимо. С чувством превосходства посматривали они на небольшие средние траулеры и старые закопченные паровые суденышки. А те, в свою очередь, насмешливо поглядывали на совсем маленькие по сравнению с ними сейнеры и боты. Небось и состарились и поржавели они от этой вечно мокрой, неуютной жизни, беспрерывно таская на взгорбках и в брюхе трюмов рыбу из морей-океанов.

Корабля Виктора еще не было здесь. Он только шел сюда…

Глава 3 ОЖИДАНИЕ

Виктор стоял на краю причала, смотрел и все запоминал. Все, что могло пригодиться. При нем два судна, возвратившись с промысла, встали у причала и были атакованы родными и близкими моряков. Меж судами без устали сновали буксирные катера, по громовому приказу диспетчера — непреложная диктатура его чувствовалась во всем и грозно висела над портом — они отжимали от причала одни суда, подводили другие, качались на собственной волне, бросая в воздух резкие и стремительные, обжигающие, как удар бича, крики сирены. С причалов и лодок матросы красили меховыми валиками на концах шеста просуроченные корпуса кораблей.

К приходу своего корабля Виктор должен был многое знать, привыкнуть к этой жизни и ничему не удивляться. Весь день пробыл он в порту, среди матросов и машинистов подъемных кранов, рыбообработчиков и кладовщиков. Обедал в портовой столовой среди шумного, острого на язык народа.

За этот день жизнь порта со всеми его запахами, шумами, руганью и смехом прочно въелась в Виктора, как гарь и рыбная вонь. Чтоб ничего не забыть, он все записывал, усевшись где-нибудь в сторонке на бочку или ящик.

Из порта Виктор уходил часов в девять вечера. Шел домой усталой, неторопливой походкой по пологому склону взгорка. Над заливом изнуренно и пасмурно светило вечернее северное солнце.

Рядом с ним шла молодая женщина с малышом. Одетый в синий костюмчик с уймой «молний» и капюшоном, он смахивал на маленького космонавта. Космонавт капризничал, не хотел идти. Мать силой тащила его за руку, а он хныкал и твердил что-то свое.

— Отдам тебя в тралфлот, если не будешь слушаться! — сердито сказала мать.

«Космонавт» тут же перестал упираться, хныкать и, быстро перебирая ножками, охотно побежал рядом с нею.

Виктор не выдержал и рассмеялся.

Неподалеку от «Арктики» царило вечернее оживление: по тротуару вдоль металлической ограды сквера прогуливались курсанты мурманской мореходки, матросы, рыбаки и множество разнаряженных девушек. Ребята тут же знакомились с ними, перешучивались, кто-то кого-то куда-то приглашал, кто-то с кем-то переругивался. Изредка в толпе мелькали патрули и дружинники с красными повязками на рукавах. И вся эта толпа медленно двигалась от «Арктики» к громадному кинотеатру «Родина» и обратно.

Пора было и спать.

Виктор пошел к подъезду «Арктики». Швейцар уже запер на ключ дверь и, открывая стучавшим, подозрительно оглядывая через стекло каждого, спрашивал, из какого номера, и был не очень любезен.

Однако работа у его коллеги, швейцара ресторана, заведовавшего соседней дверью, была потруднее. Дело шло к закрытию, но желающих проникнуть в ресторан и оставить там заработанные в плавании и на рыбном промысле деньги было порядочно. Один, багроволицый, с нашивками второго помощника капитана, утверждал, что вышел минуту назад и не расплатился. Швейцар, судя по всему, не помнил, чтобы он выходил, но впустил его. Второй, в грубой серой фуфайке, просил разрешения позвонить по телефону, но не был уважен. Третий, сильно навеселе, не дипломатничал, а действовал проще: обеими руками рвал дверь. Народу собралось немало. Матерщина чередовалась со смехом.