Когда налетел норд-ост

— Дело ваше, — улыбнулся капитан, — на судне есть лавочка, в море бесплатная уха и свежая рыба в любом количестве, с голоду не умрете, но черной икры, свежей клубники и пирожных не обещаю…

Сапегин приподнял к мичманке руку.

— Ну пока. — Он блеснул своими девически синими глазами и ушел.

Секретарь по-мальчишески самодовольно подмигнул:

— Доволен? Хорошего капитана я тебе посватал?

— Что-то не очень он капитанистый.

— Капитан он приличный, но план дает не всегда и тралы, случается, теряет, да это, правда, не он один… Машина на судне неважная — то и дело в ремонте, и текучка плавсостава большая, и сам Сапегин подчас излишне задирист и неуступчив. Но не бойся: кое-что интересное найдешь там, хотя Липатов тебе больше подошел бы… — Секретарь вдруг замялся. — И ты это не очень, не слишком…

— Что «не слишком»? — спросил Виктор.

— Ну там… Не слишком огорчайся, если что не так, не паникуй: сам понимаешь — море, условия для жизни не ахти какие и народ разный… План, знаешь, такая вещь: не дай его — голову снимут. Сам все увидишь…

— А чего мне паниковать? — Виктор вскинул подбородок, вспомнив бывшего торпедиста с «Малютки», тоже призывавшего не паниковать. — Я что, первый день живу и ничего не видел? Зубы у меня молочные?

— Ну ты не обижайся, это я так… Показалось мне… Даже когда мы, курсанты мореходки, впервые на практике были, многое с непривычки резало глаза, рвало душу — плакать хотелось по ночам. Такая уж она, морская служба, ко многому привыкнуть надо, примириться, притерпеться…

— Насчет этого будь спокоен, — небрежно бросил Виктор. — Ну давай оформляться, что ли, а то у меня сегодня дел позарез… А почему он называется «жидкач»?

— Ходит на жидком топливе…

— А это хорошо?

— По-моему, неплохо, — какой-то уже совсем новой, не уютно-кабинетной, а морской, что ли, штурманской, как определил ее для себя Виктор, улыбкой улыбнулся секретарь. — У него гораздо большая автономность плавания по сравнению с судами, которые ходят на угле… Ну желаю тебе, — сказал секретарь.

И еще одно рукопожатие. Мужское. Основательное. Сколько рук пожмешь за день в такой командировке! Своя рука к вечеру крепче становится…

Виктор бросился по лестнице вниз. С этой минуты в него вселился озноб, и, если бы Виктор постоянно не сдерживал себя, зубы непрерывно выбивали бы отчаянно радостную дробь. Будь что будет!

Никогда еще не принимал Виктор таких внезапных и рискованных решений и поэтому ужасно гордился собой. Прикинув, сколько у него осталось командировочного времени, Виктор понял, что может не уложиться в десять дней и все завалить. Чуть ли не бегом отправился он на почтамт и дал в редакцию телеграмму о продлении командировки на пять дней.

Обязаны продлить. В крайнем случае за его счет.

Настал новый день, и случилось самое нелепое, что только могло случиться: он опаздывал на свою «Меч-рыбу». Еще вчера он был занесен в судовую роль в качестве пассажира, довольно быстро прошел оформление, закупил на всякий случай в гастрономах Мурманска банки со сгущенкой, говяжьей тушенкой, килограмм сахару, буханки белого и черного хлеба. А сегодня утром, все уложив, он бегал по аптекам в поисках аэрона. В продаже его не было, и Виктор вернулся в «Арктику». Горничной, которая должна была принять у него номер, на месте не оказалось, он носился по этажам и даже шумел. Подумать только — через час «Меч-рыба» уйдет в море, и уйдет без него.

Наконец горничная приняла номер и подписала бумажку. Виктор скатился по лестнице вниз, но у выхода его задержал швейцар. Как и следовало ожидать, такси поблизости не было, и Виктор побежал к порту. С нелегким чемоданом и авоськой, весь мокрый, задыхаясь, добежал до переходного мостика и глянул на часы: траулер должен был отойти ровно через двадцать минут…

Он едва не сшиб милиционера в проходной порта. Тот подозрительным взглядом смерил Виктора, его вещи и с преступной медлительностью принялся изучать паспорт и пропуск.

В порту Виктор очутился только тогда, когда до отхода судна оставалось пять минут. Было совершенно ясно, что ждать одного человека, да к тому же непромыслового, оно не станет. Авоська неимоверно резала руку, чемодан оттягивал другую. Виктор бежал. По лбу текли ручьи. У всех встречных он спрашивал, где двадцатый причал. Когда Виктор наконец достиг его, он опаздывал на пятнадцать минут — на целую четверть часа! — и «Меч-рыба», наверно, уже стояла на рейде.

Двадцатый причал, как и следовало ожидать, был пуст, если не считать какого-то закопченного катерка, и на вопрос Виктора, давно ли ушло судно, рабочий в спецовке равнодушно сплюнул в мазутную воду с плавающими окурками и бутылками и сказал:

— С утра куда-то перегнали.

Виктор выругался и, вспомнив предупреждение Сапегина, бросился разыскивать диспетчерскую с картой порта. С помощью портовиков разыскал и увидел прибитую к стене диспетчерской огромную, красного цвета, деревянную план-карту порта. На ней были видны все изгибы портового ковша и мелом написаны цифры кораблей, стоявших у того или иного причала. «Меч-рыба», если верить карте, стояла на тридцатом причале и пятым корпусом, то есть не у самого причала, а борт к борту у четвертого судна.

До этого причала Виктор добежал быстро.

Начинался прилив, корпуса судов возвышались над причалами, и трапы были вскинуты вверх. Траулеры, точно запаршивевшие поросята, терлись друг о друга, и, когда рядом проходил рейдовый катер, суда колыхались, скрипели бортами, кранцами и трапами, лязгали якорными цепями. Это были не те новейшие гигантские рефрижераторные траулеры кормового траления — «кормовики», сверкавшие белизной надстроек и мачт, чистые, нарядные, великолепные, которые ходят за тысячи морских миль от порта приписки, а рядовые труженики, работяги, пахари моря, изрядно изношенные, а иногда и просто дряхлые, с облупленной краской и ржавыми пятнами на металлических корпусах, с палубами, заваленными сетями, тросами, бочками, толстыми покоробленными кусками кожи…

Рейд против причала был пуст, и это немного обнадеживало Виктора. Однако судно уже могло уйти по заливу к морю. Людей на причале не было, на судах, стоявших в ряд, кое-где расхаживали матросы, но никто ничего не знал о «Меч-рыбе». Виктор пришел в отчаяние. Неужто на карте-плане была ошибка?

Тогда Виктор назвал номер траулера, и какой-то заспанный морячок с ближнего судна, зевая, сказал, что «Меч-рыбу», кажется, сегодня утром перегнали сюда и поставили пятым корпусом.

Виктор подхватил чемодан с авоськой и полез по вздыбленному трапу на ближний траулер. Вид у него, особенно с авоськой, был нелепый. Где-то рядом хихикали.

Виктор прошел по палубе первого судна и, переступая через доски и металлические шары — поплавки-кухтыли, — подошел к другому борту.

Здесь трапа не было, а лежала довольно узкая доска, и по ней, скользкой от мазута, рискуя жизнью, Виктор перебрался на второй траулер, где красили спасательные круги и ходовую рубку. На третьем судне что-то сваривали на верхнем мостике, кажется, антенну локатора: раздавался сухой треск, и сыпались искры.

Только добравшись до четвертого судна, Виктор понял, что он у цели: «Меч-рыба» — было выведено черным по белой надстройке соседнего траулера. Чуть живой от усталости и переживаний, не веря еще в свое счастье, ввалился Виктор на его борт, поставил на палубу чемодан и опустил у заключенных палубных трюмов авоську.