Когда настанет время возмездия

Угроза не работает, хотя мне до волнительной дрожи нравится реакция Алека. И, о, да, нравится то, что обещают его глаза.

Я стараюсь сохранить на лице бесстрастие, хотя так и хочется сказать, кого я обманываю, Алек? У нас всё ещё есть машина, и на неё у меня тоже есть большие планы. Но… пожимаю плечами, всё же дразнить его — бесценно.

— Уговор дороже денег. Не пытайся убить Елая, и даже нечаянно, — подмечаю я, делая ну ооочень выразительный акцент, — и я вся твоя.

Алек рычит, грозно так и недовольно, и не менее недовольно смотрит на дорогу, когда как раз выезжает на трассу.

— У этого недоумка, считай, только что появился иммунитет. Пусть поблагодарит своего ангела-хранителя и твою шикарнейшею фантазию.

И с этими словами Алек выжимает педаль газа на максимум, а Додж стремительно уносит нас от нашего маленького рая на несколько дней.

Глава 20

— Значит, сдашь меня Софии? — подытоживаю разговор и вижу недовольную реакцию в ответ.

Алек бросает на меня короткий взгляд, отрываясь от дороги. Меж глаз красуется хмурая складка.

— Звучит так, как будто я собираюсь действительно сдать тебя Софии.

Я не понимаю, в чем разница наших слов, и хмурюсь ответно.

— Но ты это сам сказал, когда объяснял, что нам нужно сделать.

— Да, но… — как-то горячо начинает Алек, а затем резко смягчается, словно специально показывает мне интонацией разницу. — Я сказал, что мы просто сделаем вид, будто сами решили прийти к ней и со всем поделиться. Не сдавать тебя, а прийти, выказывая доверие как к старейшине.

— Абсолютно одно и тоже, — устало выдыхаю, откидывая голову на подголовник и разминаю шею.

Дорогу туда мы провели в тишине, пусть и напряжённой, но можно было отвлечь себя созерцанием природы, когда как сейчас напряжение погасить практически невозможно. Пусть оно и другого рода, но от него у меня пульсируют виски и давит за глазницами. Сумерки только на подходе, но свет от встречных фар царапает глаза, и эта совокупность порождает одно единственное желание — спрятаться под сидение и взять короткий перерыв. А разговоры у нас бурные, ещё и эмоциональные: оказывается, даже если мы наконец поняли друг друга, это не является стопроцентной гарантией, что мы будем во всём приходить к общему мнению. Жаль, а ведь такое чудное было представление этой идиллии.

— В любом случае, по факту — ты сдашь меня, как если бы был её преданным подручным псом, — пытаюсь объяснить я свои мысли.

Лицо Алека просто идеальный пример того, как выглядит разочарование вселенского масштаба, словно он поставил целое состояние на мою сообразительность и всё проиграл.

— Мы сделаем только вид, — продолжает Алек настаивать на том, что я и пытаюсь до него донести, но он видимо не слышит приставки «как если бы».

У меня нет сил ни на что, кроме как просто всплеснуть руками воздух.

— Так и я про что.

Несколько секунд Алек молчит со слишком хмурым видом.

— Мне не нравится, как звучит твоя формулировка.

— А мне не нравится, что нам вообще предстоит это сыграть, — парирую я. — У меня на Софию буквально аллергия, а ты предлагаешь мне, ей мило улыбаться, делая вид наивной дурочки, пришедшей к ней поплакаться о том, как всё было плохо, — высказываюсь на одном духу и отворачиваюсь сразу к окну, чтобы остудить немного пар.

Бесконечно тянущаяся стена из тонких, длинных стволов берёз сменяется коротким промежутком чистых заснеженных просторов.

— Нам надо выиграть время, — говорит Алек тихо, с интонацией показывающей, как ему самому претит эта мысль.

Ещё мгновение быстро проносящейся глади, и снова возрастает стена. Я медленно вздыхаю:

— Знаю, — ещё тише отзываюсь, — но мне ненавистно, что даже пусть это и будет лишь пылью в глаза, мы дадим ей возможность почувствовать себя величественной. Она заслуживает лишь презрения.

Алек на это молчит, и в меня закрадывается сомнение. Поворачиваюсь и разглядываю его лицо. Оно снова становится хмурым и задумчивым.

— Ты не можешь считать иначе, — говорю уверенно, хотя внутри все тревожно сжимается, словно могу ошибаться и, возможно, даже как-то обидеть его.

Он редко высказывал своё отношение к Софии, если не сказать, что вообще толком ничего не говорил о ней. Она забрала их с Дамьяном себе, когда родителей убили, и я понятия не имею, значит ли это что-то для Алека. Сейчас я знаю наверняка, у Софии были свои цели, ей нужен был Алек, что в итоге она и получила.

Но следующая фраза Алека, буквально разрезающая тишину, и вовсе сбивает с толку.

— Нет, она как раз-таки заслуживает уважения, — заявляет он, продолжая смотреть только перед собой.

Из меня вырывается крайне сокрушённое:

— Ох…

И Алек сразу поворачивается ко мне, он не сразу улавливает, что заставляет смотреть меня на него с таким поражением.

— Я… — тут я теряюсь.

Не могу сказать ему, что имела в виду что-то другое, это будет ложью. Но он опережает меня, не дав наговорить тысячу слов сожалений.

— Я не то имел в виду, — говорит он спешно, точно сорвав с языка. Алек с умилением улыбается, посматривая на моё всё ещё осмысливающее сказанное лицо. — Расслабься, принцесса, а то выглядишь так, словно могла подумать, что у меня есть чувства.

Теперь мне хочется сказать ему, что он большой засранец, особенно, что продолжает улыбаться, бросая в мою сторону косые взгляды.

— Очень смешно, — бурчу я, и не замечаю, как он быстро поднимает руку, чтобы щёлкнуть меня по носу.

— Никогда не перестану восхищаться тому, как легко тебя смутить, принцесса. Ты можешь колотить меня, обзывать, кричать, что ненавидишь, и выставлять перед подругой геем, но стоит тебе хотя бы подумать, что меня может что-то обидеть, вся робеешь и не можешь произнести и слова, — выдаёт Алек и дарит мне по-настоящему ослепительную улыбку.

Я же в ответ дарю ему убийственный взгляд.

— Я обязательно сожгу ту самую записную книжку, в которую ты заносишь все мои грехи, как только узнаю, где ты её хранишь, — обещаю Алеку, очень даже правдоподобно угрожая.

И теперь он смеётся в голос, покачивая головой.

— Ты совершенство, принцесса, — говорит он так до простого обычно, словно не заставляет замереть моё сердце, и спокойно возвращается к теме разговора, возможно, даже не подозревая, что у меня всё ещё сбито дыхание. — Но нет, не переживай, я не питаю к Софии абсолютно никаких тёплых чувств благодарности. Всё, что она делала, так это пыталась воспитать своего очередного преданного её идеям лидера, не больше. Не будь я сыном своего отца, ей бы было абсолютно без разницы, кто мы с Дамом и кому стоит отдать нас на обучение. Я никогда не питал иллюзий на этот счёт, как бы она ни старалась внушить, что заботиться о нас.