Когда настанет время возмездия

Мы обе легко смеёмся сквозь слёзы, хотя внутри образовалась по ощущениям гигантская воронка боли, от которой хочется выть навзрыд. Я пытаюсь улыбаться, поудобнее устраиваясь на подушке.

— Нам просто нужна хорошая комедия, — шепчу обессиленным голосом, боясь, что он в любую секунду сорвётся на плач.

Я держусь. Хотя и перед глазами стоит вся моя жизнь с единственной неотъемлемой вещью в ней — улыбка мамы.

Леся нащупывает на тумбочке телефон и загружает на нём фильм, а через полтора часа мы обе засыпаем. Правда, мой сон совсем короткий. Когда в очередной раз открываю глаза за окнами всё ещё темно, хотя на часах время близиться к утру. Мне не требуется долго размышлять, это решение я приняла ещё пока смотрела фильм, хотя возможно, ещё и вчера, когда поняла, что Виталий остаётся в нашем доме. Софии его показывать, очевидно, не рекомендуется, а основная часть народа здесь. Единственная проблема — это остаться бесшумной. По крайней мере, пока не доберусь до него.

Аккуратно выбираюсь из-под Лесиной руки и тихо крадусь до двери. Когда приоткрываю её, ещё с минуту стою на пороге и прислушиваюсь к звукам — идеальная тишина. И очень опасная, учитывая, что пройти незамеченной ни для кого, точно попробовать пробраться по минному полю. Другой вопрос, а что я теряю? Кроме возможности ничего, которой у меня так и так не будет, если совсем не рискну.

Дверь оставляю открытой, любой лишний звук играет против меня, а ступени, слава богу, здесь не скрипят. В конце концов, мог же кто-то просто захотеть ночью воды? Именно этим я собираюсь прикрыться, если меня поймают раньше, чем поверну к подвальному помещению. Я не исследовала этот дом, да даже ни разу по нему толком не проходила, но меня ведут инстинкты, и они абсолютно не подводят меня, пока…

— Его там нет, — внезапно звучит сбоку, и у меня буквально подпрыгивает сердце к самому сердцу.

Твою…

Глаза широко распахнуты, рука на груди, вероятнее всего, чтобы подстраховаться и не дать «испугавшемуся» из неё сбежать, а я сама застываю в проёме, ведущему в подвал.

Поворачиваться мне не нужно, чтобы узнать, кто решил полунатить вместе со мной, в конце концов его голос я узнаю даже лишившись девяноста девяти процентов слуха.

— Твоих рук дело? — спрашиваю, когда сердцебиение немного приходит в норму, а голос уже не настолько предательски эмоциональный, чтобы звучать сухо и равнодушно.

Хотя внутри меня всё клокочет от злости.

Алек не спешит отвечать, стоя в своей любимой позе у соседнего проема, ведущего в кухню, он пристально изучает моё лицо. Расслабленно на первый взгляд, но его выдают напряжённые плечи. Слишком ровные. И слишком серьёзные глаза, которые сливаются с темнотой, окружающей нас.

— И что бы ты сделала, если бы он был там?

Я зеркалю его позу, складывая руки на груди и чуть наклоняя голову.

— Вопрос на вопрос? — приподняв бровь, парирую я, и Алек хмурится, не понимая улыбки на моих губах. — Ответ на ответ.

Это вызывает у него удивлённую усмешку, но он явно оценивает такой ход.

— Твоя задумка была написана на лице, как только она пришла к тебе в голову. Я ещё вчера сказал Марко, убрать Виталия подальше от тебя.

Мои зубы скрипят, но я это прикрываю фальшивой улыбкой.

— Тогда мой ответ тебе не нужен, раз ты и так всегда обо всём всё знаешь.

Я тут же собираюсь уйти, чувствуя, как гнев раскаляет меня, делая заведённой и не способной удерживать эмоции, но внезапно моё запястье оказывается в руке Алека, когда пытаюсь пройти мимо него.

— Лена, — звучит так мягко и трепетно, что ощущаю, как внутри меня всё разом обрывается.

К горлу подступают слёзы, душа меня, и я прикрываю глаза, чтобы не рассыпаться прямо на месте.

Всё во мне борется с неопределимо сильнейшим чувством оказаться ближе к Алеку. Он совсем рядом, я могу ощущать кожей то расстояния, что разделяет наши тела. Оно такое густое, пульсирующее и напряжённое. Такое манящее…

Но я не могу. Не могу этого сделать сейчас. Так будет неправильно. Словно какое-то предательство самой себя, которая не хочет забывать, что он сделал.

Я открываю глаза с новыми силами, более собранной и более холодной. А когда встречаю взгляд Алека, мне требуется призвать всё своё самообладание, чтобы не утонуть в глубине карих глаз.

— Ты не должен был принимать то решение за меня, — не говорю, а почти выдавливаю из себя, надтреснуто и сипло, не ожидая, что слова дадутся так тяжело.

Это так сложно держать в себе целую эмоциональную бомбу, которая может взорваться от любого неправильного действия. Которая хочет взорваться. Поэтому я даже смотреть Алеку в глаза не могу, в которых тут же отражается то, как на него действуют мои слова.

— Лена, — сокрушённо выдыхает он и тут же пытается что-то сказать, качая головой, когда его резко обрываю.

— Нет, — выходит так громко, что мой голос отражается от стен и звенит в сумрачной тишине. — Мы бросили их там, Алек. Мы отдали их Виктору, чтобы он сжёг их, а после решал, где похоронить вместе со мной.

Я даже не замечаю, что пальцы на моём запястье разжимаются и его рука отдаляется от меня. Алек не отводит от меня взгляд ни на секунду, и хотя в нём нет глубокого сожаления, я знаю, что он готов выслушать каждое моё обвинение. А у меня точно плотину прорывает. Бомба взрывается. И если за те два дня я и кричала на Алека, в моём крике не было ни единого разумного слова, сейчас же я говорю чистую правду, продуманную и взвешенную.

— Не меня надо было вытаскивать оттуда, — продолжаю я. — Да, я понимаю, что до меня было не достучаться в тот момент, что я ничего не понимала, но если бы ты забрал кого-то из них, я бы пошла за тобой. Если бы мы были одни… — Со слезами едва шепчу я, с трудом собирая себя, чтобы перевести дыхание. — Но там был Елай, и он помог бы… Помог! Но нет, ты не думал о нём, а знаешь почему? Потому что ты только и делал, что пытался доказать всем, что он не тот, за кого себя выдаёт. Ты не рассматривал его, потому что он тебе просто не нравится!

Когда я понимаю, что перешла уже на крик, беру короткую паузу, чтобы в очередной раз вдохнуть воздуха и унять дрожь, подчинившую себе всё моё тело. Мне надо собраться, чтобы в голосе не звучало обвинения, хотя именно его я и собираюсь сказать дальше. А ещё для этого мне требуется смотреть Алеку в глаза, потому что хочу видеть его реакцию, но это очень и очень сложно, потому что стоит мне в них взглянуть, как тут же вся храбрость из меня улетучивается, и я говорю вяло, даже немного вымученно.

— Ну что, доказал, что Елай плохой парень? — спрашиваю я, и черты лица Алека мгновенно же напрягаются — единственная реакция с его стороны. Но этого достаточно, чтобы понять, что попадаю прямо в цель. — Ты бы никогда не принял от него помощь, ведь весь тот вечер был построен так, чтобы доказать, что Елай предатель. При том очень странно, что Елай вообще ещё здесь, видимо он тебе Луну с неба достал, чтобы доказать обратное. Просто… оно того стоило, Алек? Оно стоило тех препираний на парковке, с кем я поеду? Оно стоило того, чтобы отпускать меня с ним, раз ты так за меня переживаешь? То есть, как оно касается твоей правоты, ты можешь мной рискнуть, а как это… — я не могу этого сказать и просто замолкаю тяжело сглатывая, опускаю голову и несколько секунд снова дышу, решая для себя: а стоит ли оно того, чтобы сейчас это всё будоражить.