Когда настанет время возмездия

— Ты даёшь слово за себя? Или и за своего полукровку? Что он скажет, когда узнает, как легко ты променяла вашу жизнь, на жизнь самого бесполезного существа на земле?

Я злюсь в тысячу раз сильнее. Алек. Нельзя думать про него сейчас. Нельзя представлять, что если что-то пойдёт не так, я подставлю его вместе с собой. Нельзя.

— Ну, по головке точно за такое не погладит, — говорю крайне серьёзно, даже не думая острить в такой момент. Хотя разбавить атмосферу для самой себя ничтожненько, но получается.

Виктор усмехается.

— Смело, — хмыкает он, суживая глаза на моём лице, а потом…

Я даже не успеваю засечь, когда он взмахивает рукой. Слышу только едва уловимый звук выстрела, но оглушает он, как если бы рядом взорвалась граната.

Ошеломление.

Яркие, светящиеся ликованием и наслаждением глаза Виктора.

Я понимаю, что у меня не осталось и секунды, чтобы отскочить или уклониться. Поздно — боль разрывает живот, как если бы все мои внутренности разлетелись как осколки стекла. Мой рот пытается захватить воздух, лёгкие слишком быстро и мощно раздуваются и сужаются, но всё словно бесполезно — мне нечем дышать. Отшатываюсь назад, в глазах резко мутнеет, пространство начинает кружиться, и мои руки бесцельно ощупывают воздух, пытаясь найти прочную опору, так как ноги больше не ощущаются. Спина сталкивается с чем-то твёрдым и холодным. Я по-прежнему таращусь на Виктора, не способная оторвать взгляда от ярких глаз, в которых горит дикое безумие. Он как ни в чем не бывало мне улыбается — дружелюбно и вежливо.

— Нет спасибо, подачки — это последнее, что я буду терпеть, — отвечает он мирным, доброжелательным голосом, будто я предложила купить ему товар по акции.

Мне приходится зажмуриться, чтобы взять под контроль панику в теле, яро протестующего против требования стоять и терпеть.

Не падать. Не крениться. Не припадать к стене.

Опускаю взгляд вниз — ткань чёрной куртки быстро пропитывается кровью, в районе солнечного сплетения видится небольшая дырочка, из которой хлещет тёмная жидкость, окрашивающая пальцы в багровый цвет. Ошеломление по-прежнему держит надо мной вверх, боль не даёт ни на чём сосредоточиться, кроме разрывающей внутренности пульсации.

— Лена… — слышится голос, и мне требуется пара секунд, чтобы понять, что Елай пытается до меня докричаться.

Мои губы дрожат, когда я смотрю на него и пытаюсь выдать подобие кривой, беспомощной улыбки. Он пробует встать, но яд в его крови обезображивает движения, делает их обессиленными и неловкими. Яд побеждает.

— Ну, ты по-прежнему хочешь торговаться на жизнь Елая, когда собственная висит на волоске?

Елай орёт во всё горло, что он — больной ублюдок. Это не единственные его точные слова, которыми сама не против покрывать Виктора, но шум в ушах глушит всё, кроме собственного стучащего в голове пульса.

— Я всё сказала тебе, — хриплю, чувствуя, как со словами вытекает кровь с моих губ.

Дико, но что-то во мне отключается. Я так устала боятся Виктора. Устала его ненавидеть, потому что боюсь. Устала желать его смерти, потому что боялась, что он до меня доберётся. И это что-то заглушает все чувства. Затмевает кричащие мысли, уговаривающие меня бежать, прятаться, спасаться.

Уберечь себя.

Я смотрю в ненасытные красные глаза Виктора, он жаждет этого момента. С наслаждением пожирает каждую морщинку, мелькающую на моём лице, когда я пытаюсь двигаться. Но я всё равно отталкиваюсь от стены и изо всех сил стараюсь стоять на ногах, которые даже не уверена, что у меня ещё есть.

— Либо ты отпустишь Елая, либо тебе придётся ежедневно стрелять в меня, потому что ежедневно я буду сопротивляться. Я не дам тебе получить того, что ты жаждешь. И я знаю наверняка, что тебе придётся потратить много много времени, чтобы придумать, как обойти мои сопротивления.

Снизу слышится короткая, глухая усмешка.

— Умная девочка, — щебечет Елай.

Но я сомневаюсь в его заключение. Была бы умная, не напрашивалась бы на ещё одну пулю. А судя по лицу Виктора, он уже готов выпустить в меня целую обойму. Но… реальность такова, что я нужна ему живой, он не убьёт меня. И самое приятное — смаковать разрывающую его ярость от беспомощности.

— Отпусти его! — повышаю я голос.

Но Виктор молчит, плотно сжимая губы. Его дыхание разве что не пылает пламенем, насколько гневно он дышит.

А вот Елай не молчит, он вяло вскидывает вверх руку с выставленным указательным пальцем.

— Посмею вклиниться, но хотелось бы уточнить, что я против.

Как будто его кто-то спрашивает. Но, если Елай понимает, что я задумала, то делает всё в точности, как мне нужно.

Отвлечение. Пока Виктор перебрасывает взгляды с меня на него, я умудряюсь делать незаметные движения в сторону, мне не хватает от силы пол метра, чтобы дотянуться. К тому же, мысли Виктора слишком заняты тем, что обдумывают, каким лучше образом нас наказать. И чем больше мы его раздражаем, тем активность увеличивается.

— Заткнись, — рявкает на Елая Виктор, а затем резко поднимает взгляд ко мне.

Я едва успеваю принять неподвижное состояние. Что очень усложняет штормление, к которому всё больше становлюсь податлива.

Виктор направляет на Елая пистолет, но взгляд его прикован ко мне.

— Вы оба пойдёте со мной.

Я качаю головой.

— Ты слышал мои условия.

— Заткнись! — это уже адресовано мне.

Виктора уже начинает потряхивать.

— Против которых я уже возразил, — Елая запрокидывает голову, смотря на меня. — Я всё-таки старший.

Виктор едва не вопит. Дуло направлено на Елая, я делаю шаг.

— Оба заткнитесь!

Елай вскидывает руки, я делаю шаг.

— Эй-эй! Спокойней, дедуля! Уважай последнее желания умирающего!

Я вижу, как Виктора разрывает от желания ответить, выстрелить, прикончить нас обоих одновременно, но он сдерживается. Лишь глубоко втягивает воздух, смотрит на часы, ясно подсказывая, что кого-то выжидает, а я…

Я не успеваю сделать последний шаг. Виктор понимает все за секунду, но не понимает главного — я двигаюсь не к Елаю.

— Отойди от него!

Медленно качаю головой. Мне больше не надо притворяться.

— Говоришь, в тебе много божественной крови? — я улыбаюсь, когда крайнее замешательство искривляет его гладкие черты лица. Рот приоткрывается, и я даю ему в полной мере ощутить это ужасное чувство осознания.

— Что ты… — медленно начинает он, но как только вижу с его стороны мельчайшее движение, резко поддаюсь в сторону.

— Так именно она тебя и убьёт!

Он понимает. Раздаётся выстрел, но я уже спускаю задвижку вниз, и люк под Виктором открывается. Это всего мгновение, но я ещё никогда не наблюдала, чтобы все действия происходили как на замедленном воспроизведении. Виктор падает прямо в бункер к гибридам.

Гибридам слишком ужасным, которых сам и создал.

Пуля с глухим звуком врезается в стену, в нескольких сантиметрам от меня. Я вздрагиваю, оборачиваясь вправо, и это отвлекает моё внимание от того, что Виктор успевает ухватиться пальцами за край люка.

Поднимается суматоха. Елая громко выкрикивает, чтобы я поднимала обратно задвижку, но это не спасает: Виктор уже карабкается наверх, пытаясь остановить второй рукой, закрывающийся люк. Елай неожиданно делает кувырок, одновременно со мной, подрывающейся к люку. Всё происходит чересчур быстро. В голове вопит гул, схожий с несущимися поездами в метро. Виктор вопит одно, Елай пытается отбить костяшки, вцепившихся намертво в перекладину на полу, а я просто отцепляю пальцы второй руки поочерёдно. И только тогда, когда внезапно раздаётся глухой звук сжатого воздуха, я оцениваю причинённый моим пальцам ущерб. Они все разодраны в царапины, на запястьях красуются кровоподтеки, и практически все ногти сломаны. Но присутствует другое осознание — воздух сгущает оглушительная тишина.