Когда поют сверчки
Шрифт:
– Точно.
– В этом году я на одних только сверчках заработала почти шестьсот долларов. А здесь, в этом ящике, их тысячи на две – если только не передохнут.
– Дорогой ящичек!
– Да уж! – Энни заглянула в садок. Некоторое время мы в молчании созерцали живой хаос, потом девочка добавила:
– Вообще-то, если подумать, даже странно…
– Что странно?
– Что мне приходится продавать сверчков, чтобы купить на эти деньги чье-нибудь сердце.
– Да, можно смотреть на дело и так.
Мы вместе стали спускаться по лестнице, и хотя в ней было совсем мало ступенек, когда мы добрались до причала, у Энни дрожали ноги, а на лбу проступила испарина. Я завел двигатель и стал ждать Синди, которая, заслышав работающий мотор, выбежала из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем. Пока она спускалась, я поднял Энни
Энни посмотрела на меня снизу вверх. Она приподняла брови, а следом стала подниматься, наполняясь воздухом, и ее грудь. Этот вдох был, скорее всего, намеренным: так Энни могла бы вздохнуть по просьбе врача, собирающегося выслушивать ее с помощью стетоскопа, вот только сейчас никто ни о чем ее не просил, и я невольно насторожился. Я много раз слышал, как точно так же вздыхает Эмма, знал, что это стоит ей огромных усилий. Но вот девочка выдохнула и даже заулыбалась от удовольствия: должно быть, это было очень приятно – хотя бы в течение двух-трех секунд не задыхаться и не испытывать недостатка воздуха.
Заглушив двигатель, я продекламировал нараспев:
Стрелу из лука я пустил, Не знал я, где она упала; Напрасно взор за ней следил, Она мелькнула и пропала. На ветер песню бросил я: Звук замер где-то в отдаленье… Куда упала песнь моя, Не мог сказать я в то мгновенье. Немного лет спустя, потом Стрела нашлась в сосне у луга, Свою же песню целиком Нашел я в теплом сердце друга [46] .46
Г. Лонгфелло «Стрела и песня» (пер. Д. Михаловского).
Энни снова подняла брови, снова с усилием втянула воздух – и снова осела внутри своего спасжилета.
– Это опять Шекспир? – спросила она с улыбкой.
– Нет, – ответил я. – Это Лонгфелло.
Синди улыбнулась и, сев в лодку, в свою очередь глубоко вдохнула свежего речного воздуха. Вся разница между ней и Энни заключалась лишь в том, что с каждым вдохом она получала свою порцию кислорода, а девочка – нет. Откинувшись на спинку сиденья в среднем кокпите, Синди запрокинула голову, так что ее волосы рассыпались по полированной деке, а в стеклах темных очков отразились небо и редкие барашки облаков. Глядя в зеркальце заднего вида, я машинально отметил, что сегодня Синди выглядит иначе: удобную, сугубо утилитарную одежду, в которой я видел ее на прошлой неделе, она сменила на короткие джинсовые шортики – было похоже, что она сама отхряпала их от штанин, – и на белую хлопчатобумажную блузку с коротким рукавом. На ногах у нее были пляжные сандалии, на голове – бейсболка с эмблемой «Джорджия бульдогс». Этот наряд не только придавал Синди вид человека, который собрался насладиться давно заслуженным отдыхом, но и позволил мне как следует рассмотреть ее фигуру, которая прежде была скрыта просторной ковбойкой и потертыми джинсами. Сейчас Синди меньше всего походила на кассиршу из провинциального универмага, и я поймал себя на том, что мне очень трудно ее не разглядывать. Я, впрочем, надеялся, что она этого не заметит.
У трансмиссии «Велвет драйв» есть только три положения: вперед, назад и нейтральное. Как и большинство катеров, «Хакер» набирал скорость не за счет переключения на более высокие передачи, а за счет увеличения числа оборотов двигателя. Рукоять коробки передач, с помощью которой трансмиссия переключалась в одно из трех упомянутых положений, торчала из настила палубы прямо перед Энни. Показав на него девочке, я попросил ее мне помочь.
– Сейчас нам нужно плыть вперед, так что возьмись за рычаг, слегка утопи, а потом толкни вперед. Поняла?
Энни утвердительно кивнула и, ухватившись за рычаг обеими руками, попыталась сдвинуть его с места, но это оказалось нелегко. Тогда девочка зажмурилась,
еще крепче вцепилась в рукоятку и толкнула рычаг изо всех сил. Механизм негромко щелкнул, и мы на малом ходу двинулись вниз по течению Уайлдкет-Крик. По пути к бухте мы миновали несколько очень солидных домов, которые выросли на берегах ручья за последние лет десять, все ближе и ближе подступая собственно к озеру. Энни изо всех сил вертела головой, разглядывая открывавшиеся слева и справа картины. Наконец она посмотрела на тетку, затем на меня.– Я еще никогда здесь не бывала!
Как можно жить почти у самого озера и ни разу на нем не побывать, удивился я, но тут же устыдился собственных мыслей. Глупый вопрос, конечно.
– Куда бы вы хотели попасть в первую очередь? – спросил я.
– Туда. – Энни показала на юг, и я переложил руль, разворачивая катер в нужную сторону.
Современная береговая линия озера Бертон повсеместно и довольно плотно застроена роскошными особняками, причем для большинства владельцев это второй, а то и третий летний дом. Надо сказать, хозяева особняков не прочь похвастаться собственностью: названия архитектурных стилей и имена знаменитых дизайнеров слетают у них с языка, словно затверженные стихи. Ах, наш дом проектировал такой-то… Ах, наш дом построен в таком-то стиле, характерном для такого-то исторического периода или эпохи… Я не раз это слышал; многие богатые люди, которых мне доводилось «ремонтировать», едва соскочив с операционного стола, сразу же приглашали меня в свой «летний домик» в Аспене, в Вейле, на Бермудах… или на озере Бертон. Для многих это был единственный известный им способ сказать спасибо.
В последующие два часа мы двигались по весьма извилистой траектории, ибо каждый раз, когда что-то привлекало внимание Энни, я поворачивал катер в ту сторону, чтобы она могла удовлетворить любопытство. И, надо сказать, этого времени нам вполне хватило, чтобы объехать почти все озеро. Бухта Дикс-Крик, бухта Мокассин-Крик, бухта Мюррей… Глаза у Энни сверкали восторгом, с лица не сходила улыбка. Когда же я показал ей плотину, глаза ее сделались огромными, как полудолларовые монеты, рот округлился от изумления. Синди тоже заметно расслабилась – я думаю, ей было приятно видеть улыбку на лице девочки, к тому же она была рада обществу взрослого человека.
На обратном пути Энни положила голову тетке на колени и задремала под шум двигателя. Зная, что сон пойдет ей на пользу, я махнул рукой Синди и спросил, не устала ли она. В ответ она кивнула, и я показал на озеро, предлагая продолжить экскурсию. Синди вновь кивнула, улыбнулась и сдвинула бейсболку на затылок, и мы еще около часу шли на север вдоль восточного берега.
Время приближалось к пяти, когда Энни проснулась. Мы как раз миновали мост и находились неподалеку от лагеря Ассоциации молодых христиан [47] . Показав на восток, где виднелся дом Чарли и наш безымянный ручей, я сказал:
47
Неполитическая международная организация, со временем утратила черты чисто религиозной и сейчас объединяет молодежь среднего класса, служащих, квалифицированных промышленных рабочих; занимается досугом и обучением молодежи, содержит общежития, клубы, гостиницы и т. п.
– Вон там я живу.
Этого оказалось достаточно, чтобы любопытство Энни вспыхнуло с новой силой.
– Я хочу посмотреть! – тут же заявила она.
К подобному повороту событий я оказался не готов. Мне думалось, я только покажу им дом издали, и мы поплывем дальше. Останавливаться я ни в коем случае не планировал.
Синди за спиной девочки подавала мне знаки – мол, это необязательно, но Энни была настроена весьма и весьма решительно.
– К сожалению, у меня дома нет ни капельки лимонада, – сказал я ей.
– Это неважно. – Она самодовольно ухмыльнулась. – Я все равно его не пью, он слишком приторный.
Делать было нечего – я вошел в устье ручья, переключил двигатель на холостой ход и направил катер к причалу. Синди первой выбралась на доски и помогла мне привязать конец и вывесить покрышки-амортизаторы. Я выключил мотор и, взяв Энни под мышки, поднял на причал.
Оглядевшись по сторонам, обе дружно ахнули. Все вызывало их восхищение: и эллинг, и мастерская в горе, и дом, едва различимый за густыми кронами кизилов.