Когда поют сверчки

Наконец я сдвинулся с места и сел на свободное место между Энни и Синди, а Дэвис, приветственно мне кивнув, поспешил на кухню, чтобы принести заказанные напитки.

– Ну, что тут есть хорошего? – спросила меня Синди.

Я открыл лежащее перед ней меню и, чуть подавшись вперед, показал туда, где были перечислены главные блюда.

– Можешь выбирать что хочешь из «медицинского» раздела: не ошибешься, – сказал я. – Дэвис готовит потрясающие чизбургеры, в других местах нет ничего подобного.

Она взглянула на меня.

– А что закажешь ты?

Я посмотрел на Энни и снова повернулся к Синди.

– Как обычно. «Трансплант».

Энни выпустила из рук свою карточку меню, сдвинула на затылок съехавший на глаза берет и звонко рассмеялась.

– И я! И я! Мне тоже «Трансплант»! – Она взмахнула руками, словно хотела сказать: «Это просто шутка, не волнуйтесь!» – Давно хотела его попробовать!

Мы расхохотались, и я невольно подумал, как приятно просто смеяться. Смех очищал. Исцелял. Дарил спокойствие и прогонял усталость. Я и сам давно нуждался в покое и отдыхе, но еще больше, чем мне, это было нужно Синди, которая взвалила себе на плечи слишком тяжелую ношу.

Вернулся Дэвис с напитками, и мы продиктовали ему заказ:

– Три «Транспланта» и одну чистую тарелку.

Дэвис кивнул и, поставив на плиту сковороду на длинной ручке, принялся укладывать на нее котлеты для чизбургеров.

Пока мы разговаривали, несколько музыкантов на маленькой эстраде стали готовиться к вечернему выступлению. Это был наш «оркестр живой музыки» – четверо парней из Атланты, которые хоть и называли себя «Дикарями», на самом деле были вполне приличными молодыми людьми. Всю неделю они занимались страхованием и брокерскими операциями, а по пятницам садились в машины и два часа добирались до Клейтона, чтобы на один-два вечера раствориться в мелодичных импровизациях, свойственных южному року.

Пока мы ждали наш главный заказ, Синди закидала Чарли вопросами, на которые он, впрочем, рад был ответить. Слушая их разговор, я то и дело принимался ерзать или беспокойно подпрыгивать на самом краешке стула, чувствуя, что снаряды, фигурально выражаясь, ложатся все ближе к моему окопу. Чарли рассказывал о нашем детстве; его невероятные, но достаточно правдивые истории о наших похождениях и проказах заставляли Синди и Энни весело смеяться, но, к счастью, ему пока удавалось избегать даже намека на другую, не такую веселую сторону нашей тогдашней жизни.

Минут через двадцать Дэвис принес нам еду. Он поставил ее на стол, в круг света одиночной лампы, освещавшей столешницу, и нам стало не до разговоров. Я уже взял в руки вилку, как Энни неожиданно попросила:

– Мистер Чарли, прочтите, пожалуйста, молитву перед едой.

Чарли улыбнулся.

– Устами младенца… – пробормотал он чуть слышно и, взяв за руки Энни и Синди (а они в свою очередь взяли за руки меня), почтительно наклонил голову.

– Господи, – проговорил он, – Ты – единственный из всех, кто знает, что творит, и мы смиренно молим Тебя, чтобы Ты пришел и немного побыл с нами. Будь почетным гостем за этим столом. Исполни Собой наши разговоры, наше время и наши сердца, потому что они… – Чарли слегка запнулся и добавил, не поворачивая головы, но по его голосу я догадался, что он обращается ко мне: – Потому что из них – источник жизни.

При этих его словах я почувствовал, как Синди сильнее сжала мои пальцы, словно послание Чарли, державшего ее за руку с другой стороны, каким-то образом передалось через нее ко мне.

– И еще, Господи, мы благодарим тебя за Энни…

Машинально я отметил, что в баре вдруг стало очень тихо. Люди за соседними столами сидели, закрыв глаза и опустив головы, и кивали в такт его словам.

– Мы все знаем, что ей очень нужно новое сердце – чтобы понять это, не нужно быть Эйнштейном. И еще мы знаем, что это от века Твое дело, Твоя забота. Ты исцеляешь больные сердца, Господи, так исцели тех, кто сидит сейчас за этим столом – тех, кто нуждается в Твоей помощи и в Твоей милости. – Чарли снова немного помолчал, чтобы его слова лучше дошли до нас, проникли в самую глубину души. – Я не пытаюсь делать вид, будто знаю больше, чем положено Тобой, но ведь Ты сам сказал в книге пророка Иеремии: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя» [64] . Ты не желаешь нам вреда, напротив, Ты благоволил подарить нам надежду на будущее… – Чарли обернул лицо к Энни. – Я знаю, что для Тебя нет ничего дороже, чем невинное дитя. Подай этой маленькой девочке хотя бы тень надежды, потому что я знаю: она этого заслуживает!

64

Иерем., 1:5.

Пальцы Синди дрожали в моей руке. Какая-то женщина, сидевшая за столом за спиной Чарли, негромко всхлипнула, и мужчина рядом протянул ей платок. Чарли вскинул голову. Весь зал слушал его, затаив дыхание, и у многих глаза блестели от выступивших на них слез.

– Благодарю Тебя, Боже, за эту пищу, за Дэвиса и за моего брата Риза. Благослови его… удобри… и яви ему свет лица Твоего. Аминь.

Я поднял взгляд и увидел Дэвиса, который, закрыв глаза, стоял на коленях позади стула Энни. Он молился, и его покрытые шрамами пальцы со сплющенными костяшками волнообразно скользили то вдоль, то поперек ее худенькой спины. Энни сидела неподвижно; она зажмурилась, и только губы ее слегка шевелились.

Прошло несколько секунд, и Дэвис, поднявшись, медленно отошел назад к грилю.

Боковым зрением я заметил молодого парня, который сидел в дальнем углу совершенно один и, куря сигарету, пристально смотрел в нашу сторону. Не без удивления я узнал Термита. Вот он подался вперед, так что его лицо показалось из тени, и раздавил сигарету в стоящей на столе пепельнице. Я кивнул ему, он кивнул в ответ и длинно вздохнул, выпустив изо рта смешанный с табачным дымом воздух.

Мы заканчивали ужин, когда музыканты вышли к микрофонам и заиграли свою фирменную композицию в стиле южного кантри «Заведи меня с толкача, Господи, потому что у меня сел аккумулятор».

Энни и Синди песня понравилась. Они хлопали в ладоши в такт мелодии и подпевали «Дикарям», когда соло-гитарист Стивен Джордж повторял припев.

Наконец Дэвис положил на стол чек, и Синди полезла в сумочку. Чарли услышал щелчок замка и покачал головой.

– Нет, мэм, не надо. Я вас пригласил, я и заплачу, но сначала я хочу разок потанцевать с юной леди.

Поднявшись, Чарли добрался до эстрады и что-то пошептал Стивену на ухо. Гитарист кивнул, пнул ногой педаль, соединенную проводами со стоявшим в глубине сцены усилителем, и аккуратно отложил гитару. Подойдя к электропианино, Стивен заиграл «Она ушла» Билли Джоэла.

Тем временем Чарли вернулся к столу и, взяв Энни за руку, провел сияющую улыбкой девочку к танцполу. Там он опустился на одно колено, но и в таком положении ее голова оказалась лишь немного выше его плеча. Одной рукой Чарли обнял Энни за талию, а другую отвел в сторону на уровне груди. Девочка прижала свою ладошку к его руке, другую положила ему на плечо и, не переставая ослепительно улыбаться, плавно двинулась по кругу.

К середине песни взгляды всех, кто сидел в зале, были прикованы к этой необычной паре. Синди взяла меня за руку, но я не замечал этого, пока случайно не опустил глаза. Слегка покачивая головой в такт мелодии, она неотрывно смотрела на Чарли и девочку, вбирая в себя и эту удивительную картину, и все вокруг.

Этот танец был прекраснее всего, что я когда-либо видел.

Потом я расплатился с Дэвисом деньгами Чарли, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы осторожно высвободить свою руку из пальцев Синди. Когда Дэвис отошел, я сложил руки на коленях. Мое движение заставило Синди опомниться, она смутилась и стала комкать лежавшую перед ней салфетку. В дальнем углу ресторана Термит закурил еще одну сигарету, бросил на стол несколько мятых бумажек и, залпом допив газировку, быстро вышел.

* * *