Когда поют сверчки

Прошла минута. Свет в комнате, где спала Энни, погас, скрипнула дверь, а еще какое-то время спустя мы услышали кашель – глубокий, хриплый кашель, который стал заметно хуже. Через пару минут Энни раскашлялась снова и никак не могла остановиться. Приступы продолжались довольно долго и следовали один за другим, и Чарли повернулся в мою сторону.

– Ты слышишь?

Я знал, о чем он, и ничего не ответил.

Покачав головой, Чарли хлопнул меня по груди ладонью.

– Я спросил: ты слышишь, как она кашляет?

Я откинулся на спинку сиденья и, глядя в темноту ночи, вздохнул.

– Да, Чарли, я слышу.

Он кивнул и протянул мне ключи.

– Надеюсь, что так. Очень надеюсь, слышишь? Ради тебя, ради этой маленькой девочки и… ради Эммы.

Глава 34

Звон бьющегося стекла заставил меня вскочить.

– Эмма?! – Я бросился на кухню, откуда донесся звук. – Эмма!!!

Я услышал шорох и сдавленный стон. Эмма в сбившейся ночной рубашке лежала на полу лицом вверх. Ее глаза были открыты, рука сжимала грудь, лицо исказила гримаса страдания и муки. Упав рядом с ней на колени, я проверил периферический пульс и пульс сонной артерии. Эмме оставалось минуты три, потом ее сердце остановится.

– Чарли! – заорал я, ринувшись на заднее крыльцо, по пути роясь в выдернутом из буфета ящике, где у нас лежали кухонные принадлежности. – Чарли, звони девять-один-один! Скорее!

Чтобы дать Эмме хоть один шанс, необходимо было снизить давление на сердце, а сделать это можно было, только удалив кровь из околосердечной сумки. В моем распоряжении имелся всего один подходящий инструмент – кулинарный шприц для мяса, который я нашел в ящике буфета. Не переставая взывать к Чарли, я схватил длинную шестидюймовую иглу толщиной с карандашный грифель и навернул на шприц. Глаза Эммы закрылись, к тому же, судя по пульсу сонной артерии, ее систолическое давление упало до 80 или меньше. То ли от боли, то ли от слабого кровенаполнения сосудов она потеряла сознание, но сейчас мне это было даже на руку: меньше всего мне хотелось, чтобы Эмма видела и помнила, что я буду делать.

Я схватил баллон с кислородом и, включив регулятор на максимум, подвел к ноздрям Эммы две трубки. Вены у нее на шее вздулись, а это означало, что кровь начинает застаиваться в организме. Еще немного, понял я, и наступит смерть мозга. Нужно было действовать, и действовать как можно быстрее, не считаясь с побочными рисками.

Я уложил Эмму на полу поровнее, так что ее руки находились над головой, потом как следует прицелился и вонзил иглу в тело своей жены. Как только острие проткнуло перикард, я вытянул поршень на себя, облегчая отток крови, затем отвинтил шприц от иглы. Из иглы тут же ударила струя темной, бедной кислородом крови, окатившая и меня, и дальнюю стену кухни. Эмма потеряла почти литр крови, прежде чем напор ослабел. Теперь кровь выплескивалась из иглы вялыми толчками – в такт ставшими регулярными сокращениям ее слабеющего сердца.

Когда давление в перикарде упало, кровь снова стала поступать в шейные артерии, и Эмма приоткрыла глаза. Это не значило, что она пришла в себя, зато я мог быть уверен в другом – в том, что мозг снова снабжается кислородом, который не даст ему умереть. Ах, если бы только я мог добраться до ее сердца и зашить отверстие в перегородке! Это дало бы нам достаточно времени, чтобы вертолет «Лайф Флайт» добрался до озера и доставил нас обоих в больницу. Там я подключил бы Эмму к аппарату искусственного кровообращения, который позволил бы мне выиграть еще часов десять-двенадцать. Не слишком много, но вполне достаточно, чтобы хотя бы попытаться найти подходящее донорское сердце. В мире случаются и не такие чудеса.

Никаких сомнений я не испытывал. То, что я сделал и что собирался сделать, я проделывал уже несколько десятков и даже сотен раз. Все, что мне было нужно, это достаточное количество физраствора, а еще – чтобы сердце Эммы продолжало биться, а легкие – хотя бы одно – продолжали дышать.

Поглядев ей в глаза, я сказал негромко:

– Эмма, я здесь, рядом! Пожалуйста, не уходи.

Она кивнула, закрыла глаза и снова отключилась.

Секунду спустя в кухню ворвался Чарли, к уху он прижимал мобильный телефон. При виде залитого кровью пола его глаза широко распахнулись, сделавшись огромными, как серебряные доллары.

– Что ты делаешь?! – вскричал он, но я его перебил:

– Эмма жива, но у нас есть не больше двух минут.

Не переставая ошеломленно озираться, Чарли крикнул оператору службы 911, что нам срочно необходим «Лайф Флайт».

Я тем временем зажал пальцем отверстие на конце иглы, остановив вытекающую кровь. Вслух же сказал – так спокойно, как только мог:

– Чарли, будь добр, принеси из багажника физраствор для капельницы и ящик с инструментами.

Он посмотрел на меня дикими глазами, словно все еще не верил, что я не собираюсь прикончить Эмму у него на глазах, и я все так же спокойно повторил просьбу.

– И поживее, – добавил я.

Чарли пулей вылетел на улицу и бегом вернулся обратно. На пороге его ноги поехали на скользком от крови полу, и передо мной мелькнули подошвы его башмаков. Наверное, Чарли мог бы успеть защитить голову, но в руках у него были пакеты с растворами для внутривенных вливаний, и он прижал их к груди, боясь повредить или разбить. И сильно ударился затылком о дверной косяк. От такого удара он неминуемо должен был потерять сознание, и надолго, но в его жилах, по-видимому, бушевало столько адреналина, что он только поморщился. Сев на полу, Чарли повернул голову набок, словно пытаясь рассмотреть меня одним глазом, и протянул инструменты и физраствор.

Я быстро наладил капельницу, вручил Чарли пластиковый пакет с плазмозамещающим раствором и велел сжимать изо всех сил. А сам достал из своего «чемоданчика первой помощи» трубку для интубации и осторожно ввел Эмме в горло, чтобы предотвратить блокировку дыхательных путей. Чарли стискивал в руках мягкий пакет с физраствором, нагнетая жидкость в сердце Эммы. Взгляд его показался мне странно расфокусированным, устремленным в пространство чуть выше головы Эммы, но сейчас мне было не до того. Физраствор прошел по руке и достиг сердца – я понял это по тому, что вытекающая из иглы кровь сделалась бледно-розовой и почти прозрачной.

– Лезвия для бритвы и кусачки для проволоки, – скомандовал я.

Чарли одной рукой порылся в ящике с инструментами и достал оттуда бокорезы и пачку обычных безопасных лезвий. Я тем временем повернул Эмму на правый бок, поднял ее левую руку над головой, чтобы немного растянуть грудную клетку, и поменял пакет капельницы на полный. Прежде чем сделать первый разрез, я повернулся к Чарли.

– Отвернись.

– Делай что нужно, – ответил он глухо.

– Поливай… – Я вручил ему флакон с бетадином, найденный на полке в буфете, вытянул руки, и Чарли щедро окропил их бурой дезинфицирующей жидкостью. Излишек лекарства я размазал по груди и ребрам Эммы, затем велел Чарли продезинфицировать бритвенные лезвия, а сам, дождавшись, пока Эмма сделает вдох, попытался прощупать пульс лучевой артерии. Пульс был слабым, к тому же во время вдоха он совершенно исчезал. Это был классический парадоксальный пульс, свидетельствовавший о резком снижении систолического давления.

Вынув из кармана небольшой футляр, с которым не расставался, я достал иглу, заправил шовный материал и положил Эмме на грудь. Затем глубоко вздохнул и, вооружившись бритвенным лезвием, сделал горизонтальный разрез между четвертым и пятым ребром. Кусачками вырезал кусок ребра и подложил с обеих сторон два свернутых кухонных полотенца, чтобы они впитывали кровь и не давали ребрам сходиться. Затем взрезал плевру – особый мешок, в котором находятся легкие, – выпустил воздух из легкого и сдвинул его в сторону, чтобы не мешало. Теперь в глубине разреза показалась околосердечная сумка – перикард. Я тронул ее кончиком лезвия, и из дыры хлынули кровь и вода.