Когда придет твой черед

Нотариус встал, откашлялся и начал читать. В кабинете стояла жадная тишина, и каждое слово падало в уши собравшихся, как зернышко в клюв голодного птенца.

— В соответствии с законодательством Российской Федерации… — читал Сташевич.

Я его не слушала, а изучала лица родных и близких. Н-да, публика подобралась самая разношерстная. Вот эта юная фея с длинными платиновыми волосами, в коротеньком платье и с силиконом под кофточкой — это, простите, кто? Дочка? Внучка покойного?

А пожилая рыжеволосая женщина с самыми настоящими усами под крючковатым носом и глазами такими холодными, как лезвия коньков на льду, — кто она? Ну, двое стриженых мужчин среднего возраста в свитерах с оленями — это понятно. Такие бычьи шеи и пивные животы имеют только кореши Иннокентия, удачно пережившие девяностые…

— …завещание покойного Серебрякова Иннокентия Васильевича, тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения, уроженца села Рыбушка Тарасовской области…

Надо же, а Серебряк деревенский… Приехал, поди, году так в шестидесятом поступать в ПТУ, да так в городе и остался. Воображение живо нарисовало мне юного Кешу Серебрякова, с тонкой шеей и натруженными руками. Папка, наверное, на войне погиб…«Эх, бедолага! Когда же тебя по кривой дорожке понесло!» — пригорюнилась было я. Но потом вспомнила физиономию моего клиента, свисающего с моста, и еще всякие слухи о деятельности Серебряка в разудалые девяностые, и жалость куда-то испарилась.

Так, ну скоро там до меня доберутся?!

Пока нотариус перечислял активы покойного, называл незнакомые мне имена, я продолжала изучать толпу родственников. Ох, какой интересный экземпляр! Что он делает в провинциальном тихом Тарасове? Такому место на океанских лайнерах — обольщать дочек миллионеров, вальсируя с ними по палубе под светом тропических звезд. Молодой человек почувствовал, что на него смотрят, и смерил меня неприятным колючим взглядом темных глаз. Волосы у него были угольно-черные, длинные, кожа оливково-смуглая, очень чистая. Но черты лица европейские, никакой восточной томности. Красивый мальчик, лет двадцати пяти на вид. Слушал он не очень внимательно. Из этого можно сделать вывод — юноша не был близким родственником и при дележке пирога не мог рассчитывать на что-то значительное.

Заглядевшись на демонического красавца, я пропустила окончание завещания. Но моя фамилия там не звучала — это точно. Слушала я с пятого на десятое, так как все равно не была знакома ни с одним из присутствующих. Я стараюсь не загружать свой мозг бесполезной информацией — ему и так порой несладко приходится…

— Такова нотариально заверенная воля покойного, — сообщил присутствующим Иосиф Леонидович и снял очки.

Зал взорвался. Я закрыла уши руками. Прямо как на стадионе!

— Пожалуйста, успокойтесь! Не волнуйтесь! — нотариус пытался перекричать толпу родственников, но это было все рано что заткнуть Ниагарский водопад.

В дверь просунулась седая голова секретарши. Женщина вопросительно посмотрела на хозяина, но нотариус отрицательно покачал головой, и та скрылась. Полицию они собрались вызывать, что ли?

Сташевич уселся в кресло, сложил руки на животе и погрузился в ожидание. Наконец крики и вопли стали стихать — родные и близкие выдохлись. Когда в кабинете воцарилась тишина, Сташевич поднялся и сказал:

— Благодарю. Я могу продолжать?

— Погоди-ка, — с места поднялся одни из братков в свитере с оленями. — Может, я чего не догоняю… Но это правда, что Серебряк оставил братве полиграф? Или ты чего попутал?

О чем это он?! Какой полиграф?

— В завещании Иннокентия Васильевича никакая «братва» не упомянута, — нотариус поджал губы. — Зато вам, Олегу Петровичу Вишнякову, а также Георгию Сергеевичу Гапкину, — нотариус совершил легкий поклон в сторону второго типа с оленями, — господин Серебряков действительно оставил контрольный пакет акций Тарасовского полиграфического комбината. Что-то не так?

— Да на хрена нам эта дрына?! — возопил браток. — Я чё, на старости лет должен производством заниматься? Нет, ты мне скажи?

Я поняла, кто передо мной. Это были Вишня и Гапон — жутковатые призраки девяностых. Серебряк оставил представителям тарасовской братвы полиграфический комбинат — предприятие, требующее постоянных денежных вливаний, средства для которых старый вор брал из остального своего бизнеса. Несчастные владельцы комбината не знали, что с ним делать. Это ведь вам не сауна с девочками… Мне стало смешно. Ну, Серебряк! Ну, забавник!

— Почему она, — толстый палец Вишни указал на усатую старушку, — получает меховые магазины, а мы какую-то срань?!

Старушка вскочила. Усы ее воинственно встопорщились, она прижала к груди сумочку из крокодиловой кожи и ледяным тоном парировала:

— Потому что сеть меховых бутиков и так принадлежала мне. Де-факто, так сказать. А теперь и де-юре. Магазины называются «Нинель». То есть названы моим именем. Я — Нинель Васильевна Серебрякова. Я носила покойному передачи в тюрьму в течение пятидесяти лет — еще с тех пор, как Кешу посадили по малолетке в шестьдесят первом. Иннокентий был мне родным братом. Он сказал мне: «Нина, ты больше ни в чем не будешь нуждаться» — и подарил магазины. А вот вы кто такой? Вы даже не родственник!

— Молчи, шалава старая! — огрызнулся Вишня.

Нинель Серебрякова пожевала сухими губами и сказала:

— Ты об этом пожалеешь, мальчик.

— Прошу вас, не надо конфликтов! — забеспокоился нотариус. Действительно, кто их знает — родных и близких покойного. Вдруг у каждого в сумочке волына?! Как пойдут дырявить друг дружку…

— Но я ведь тоже его сестра! — вскочила увядшая блондинка с сапфирами в ушах. — Почему все Нине?!

— Светик, сядь! — забеспокоился отставной военный.

— Мама, прекрати! — простонал демонический красавец.

— Ты — всего лишь троюродная сестра, Светлана, — отчеканила Нинель, — а я родная! Я Кешу на коленях качала!

— Зато он жил у нас в доме, когда приехал в Тарасов! На полу спал на матрасике! — взвыла блондинка.

Нотариус поднял брови:

— Вы получаете аптечный пункт «Здравушка». Вы недовольны завещанием?

— Я рассчитывала на большее! — гордо вскинула голову Светлана.

— Завещание составлено в соответствии с законодательством, — покачал головой Сташевич. — На момент подписания Иннокентий Васильевич находился в здравом уме, о чем имеется соответствующий документ… Кстати, господин Серебряков предупреждал меня о чем-то подобном, но я не ожидал такой реакции, простите.

Да ладно! Ни за что не поверю, что милейший господин Сташевич впервые в жизни становится свидетелем подобной сцены! Завещание — штука опасная. Битвы за собственность ведутся годами и способны сделать лютыми врагами даже ближайших родственников.

— Это неправильное завещание! — заявил вдруг молчавший до сих пор Гапон. — Поддельное. Не мог Серебряк такого написать. Ты, крыса бумажная! Давай сюда правильный документ!

Нотариус опешил. Шум возобновился с новой силой. Я мирно сидела на стульчике и разглядывала свои ногти. Кажется, пора обновить маникюр…