Когда зацветает пустыня

Господи! Ребёнок! Они убили моего малыша!

Пытаясь удержать рыдания, я вскочила на одеревеневшие ноги и избавилась от противной, мягкой иглы.

И только теперь поняла, что одета в те же вещи, что и утром. Даже бельё на месте.

Или не успели?

Точно не успели. У меня же ничего не болит. Или не должно? А может это действие обезболивающего…

Но реки моих мыслей прервал чеканный, ровный голос мужчины в коридоре:

— Миссис Хопкинс, будьте добры, подготовьте мисс Лемишеву. Начинаем через десять минут.

Начинают? Значит, они не успели!

Разлившееся по телу облегчение спорило с ворохом других, более тяжёлых чувств. Но мешкать сейчас — непозволительная роскошь.

Глухой стук каблуков миссис Хопкинс, к моему невыразимому облегчению, постепенно стих. Видимо, атрибуты для "подготовки" находились слева по коридору.

Всё! Тормозить и дальше — глупо.

Схватив лежащую в кресле сумку, я натянула повыше воротник водолазки (как будто это что-то давало) и прокралась вдоль длинной, светло-жёлтой стены в противоположную от маршрута медсестры сторону.

Чтобы преодолеть расстояние до спасительного выхода, потребовалось не более двадцати секунд, но за это короткое время, казалось, вся жизнь промелькнула у меня перед глазами.

Инстинктивно я пыталась втянуть голову в шею. Мечтала на пару минут превратиться в халемеона и слиться с окружающей обстановкой. Или заделаться мухой, да вообще, любым насекомым и незаметно улизнуть.

Но, к счастью, я и будучи Златой неплохо справилась.

Виталенька, я смогла! Я спасла малыша! — внутренне ликовала я, но, всё же, заставила себя прикусить язык.

Он жив… Должен быть жив. А к живым не обращаются на расстоянии! Вот приеду к нему и буду говорить и говорить. Вытяну из этого состояния, невзирая на прогнозы врачей-недоумков!

Я ритмично вышагивала в сторону… Чёрт знает, куда меня несли ноги. А нужно как можно скорее купить билет на ближайший рейс. Вот — главная цель.

Отковыряв в набитой, как Барбос, сумке телефон, я, всё-таки, вначале позвонила отцу.

Ну возьми же ты трубку!

Вот же ж! Зарядки три процента…

— Папочка! Привет! Я быстро. Сейчас разрядится… Как там Виталик?

— Плохо, дочка… — печально выдохнул отец на том конце. — Ему стало хуже. Врачи говорят, что до завтра…

Телефон коротко вздрогнул и затих. А вместе с ним так же коротко встепенулось моё сердце и, кажется, остановилось.

Не помню, как я добралась до аэропорта. Но опять же, лишь для того, чтобы узнать, что билеты на ближайший рейс распроданы.

Осталось только выбрать — лететь с пересадкой или ждать до утра следующего рейса. Что по времени одинаково. Да ещё постараться не свихнуться от завладевшими душой отчаянием и болью, не задохнуться от уже не сдерживаемых, ужасных рыданий.

Глава 61

Закончились вторые сутки комы, а впереди ещё тринадцать часов полёта и гнетущая, отупляющая неизвестность. Натянутые нервы, и ледянящий душу страх.

Только бы не стало слишком поздно. Только бы успеть. Пусть даже лишь для того, чтобы просто попросить прощения… И навсегда расстаться…

Мысли кипели, кишили, как муравейник. Но основной была одна: если опаздаю из-за вчерашней выходки матери — задушу собственными руками.

* * *

Отец уже был здесь, рядом с другом. А я… Остановилась, как вкопанная напротив прозрачных дверей лучшего нейрохирургического центра Дубая, не решаясь войти. Так странно, что сюда я стремилась, летела, неслась, сломя голову, мысленно подгоняя самолёт и матеря местного таксиста, как специально петляющего меандрами* и ни черта не понимающего по-английски, но вот теперь… Застыла в нерешительности.

— Злата!

— Папочка! — я бросилась к стоящему позади меня отцу и разрыдалась в родных, утешающих объятиях.

— Ну хватит, дочка, успокаивайся. Как бы ни было тяжело, нужно оставаться сильной. Идём.

Я еле передвигала ноги, превратившиеся в негнущиеся, скованные волнением и страхом дубины. Но, призвав на помощь остатки силы воли а заодно и всех святых, которых сумела вспомнить, вошла в реанимационную палату.

Состояние тревожного оцепенения. Такое, когда опасаешься лишний раз пошевелиться, вздохнуть, боишься громким звуком или резким движением вспугнуть его висящую на волоске жизнь.

— Виталик… — просипела я трясущимися губами, — Ты меня слышишь, любимый?

В ответ получила лишь размеренный, вводящий в ужас гул аппарата ИВЛ**. Повсюду трубки, аппараты, десятки кнопок и цифр.

Я присела рядом и осторожно погладила его безжизненную, холодную кисть.

— Он ледяной! Папа, почему он такой ледяной? — вскочила я в панике. — Господи! Он же не умер? Не умер?

— Нет. — слегка встряхнул меня за плечи отец. — У Виталика гипотермия.

Я стрельнула глазами на монитор и ужаснулась цифре 32,1°

— Но почему такая низкая?

— Не переживай, дочка. Она уже поднимается. Здесь работают лучшие врачи.

— Да что мне врачи? Стой, в смысле, "уже поднимается"? — зацепилась я за его слова.

— Потому что вчера она опускалась до двадцати восьми, Злат. И была близка к критической…

Отец ещё несколько минут посвящал меня в подробности, умело жонглируя медицинскими терминами. Но всё, что я уловила, это то, что Виталик пробыл в состоянии клинической смерти три минуты, но мозг выжил и остался практически не повреждённым. А ещё в сознание врезался тот факт, что первые трое суток — решающие. Если мы сможем продержаться, шансы на спасение возрастут до двадцати процентов.

Двадцать! — Меня бросило в жар. Жизнь моего любимого зависела от этой страшной цифры.

Но главное — нужно говорить с ним, общаться так, как если бы Виталик был здоров. Это мне было известно и без врачей.

Спровадив отца, я присела на край кровати больного и приступила к такому новому и немного странному общению:

— Медвежонок… Прости меня… Твоя Злата такая эгоистка. Дурочка. Извини, что давила на тебя, — я сжала его расслабленную, превратившуюся в бесполезную плеть руку. — А давай мириться? Признаю: я проиграла… Ну, любимый, просыпайся, вставай и мы с тобой поедем домой… — и, хотя я обещала себе не плакать в его присутствии, слёзы катились по щекам огромными, соляными кристаллами. — Я согласна больше не торопить тебя и ждать, сколько скажешь. Но только, если ты будешь рядом, хорошо? — губы касались ледяного лица десятками нежных поцелуев. Словно их количество могло повысить эти грёбаные двадцать процентов.

— Мы с малышом очень соскучились по тебе, любимый. Да, ты не ослышался — через восемь месяцев у нас родится ребёнок. И мне очень хочется, чтобы рядом с нашей дочкой был её замечательный и сильный папа. Точно будет девочка, я знаю… А ты как думаешь, любимый?

Я говорила с ним весь вечер. Болтала без умолку и обо всём, пока, утомлённая перелётом и последними событиями не задремала на кушетке.

Из глубокого сна меня вывели встревоженные крики врачей и суетливая беготня.