Когда завидуют мертвым
Шрифт:
Он качнул рукой и выпил залпом.
— Будем, — кивнул Варяг и повторил его жест.
Вячеслав и Николай выпили молча.
Жуткое жжение охватило рот и пищевод Васнецова. Он открыл рот, пытаясь глотать воздух, но почувствовал, что сейчас все, что он в себя влил, выплеснется наружу, прихватив с собой все то, что он за сегодня съел.
— Ну-ка закуси, быстро! — Людоед ткнул ему огурцом в нос. — Давай! Понюхай и заешь!
Николай сделал все, как сказал Крест, и ему стало легче.
— Может, Юру все-таки позовем? — спросил Вячеслав, морщась от выпитого.
Алексеев задвинул стекло,
— Это было его категорическое «нет», — покачал головой Илья. — Ну да ладно.
Он стал снова разливать.
— Там еще на два раза осталось? — поинтересовался Сквернослов, глядя на бутылку.
— Не бойся. У меня еще есть. Да и у Варяга что-то в загашниках имеется. Так?
— А мы что, вусмерть упиться должны? — хмыкнул Яхонтов.
— Это как получится.
Варяг покачал головой и взял вновь наполненную кружку.
— Я мало знал Андрея. Он всегда был неразговорчив и сосредоточен. Однако я сразу понял, насколько это сильный духом человек. И горе его… Его дочь, Ульяна… Пусть на том свете они будут вместе. И пусть высшая сила примирит их. Пусть он обретет там потерянную семью. Спи спокойно, Андрей.
Варяг выпил залпом и даже не поморщился. Только закусил густые соломенные усы, крякнул и закинул в рот соленый огурец.
Сквернослова перекосило, и он дернул головой. Николай поднес кружку ко рту и взглянул на Людоеда. Тот задумчиво смотрел в свою чарку. Потом мотнул головой и выпил. Васнецов наконец сделал невыносимо трудный глоток и, закусив, снова взглянул на Людоеда. Тот поймал на себе его взгляд.
— Ну и что ты так смотришь, будто я тебе денег должен? А? — тихо спросил Илья.
— А чего это ты помрачнел и осунулся? — хмельно улыбнулся Николай. — Имя Ульяны тебе покоя не дает?
— А ты все не угомонишься, блаженный? Я спокоен как дерево. Так что не суетись. И вот еще что. Я убил зомби, которая была врагом и убийцей Андрея. Это она в другом мире и в другой жизни была славной девочкой Ульяной. А вот ты, блаженный. Кого ты убил? Инвалидку, у которой никого, кроме ее отморозка отца, не было. Несчастную девку взял и грохнул. Так что не надо скрипеть зубами и изображать из себя святую невинность. Понял?
— Откуда ты… Славик, ты ему рассказал?!
— Чего? — Сквернослов устало и отчужденно посмотрел на брата.
— Ну-ка угомонитесь все, — нахмурился Варяг. — Коля, тебе, по-моему, хватит.
— Что? Да я только начал. А ну, Ахиллес, налей мне еще.
— Ну ладно, — захихикал Крест, наливая ему самогон.
— Васнецов! — Яхонтов повысил голос. — Ты забыл, что в общине до тридцати лет алкоголь употреблять запрещено, если радиации не подвергся?!
— Мы не в Надеждинске, Варяг, — огрызнулся Николай. — И быть может, уже никогда туда не вернемся. Тем более я в зоне поражения был. И в метро. Мне положено.
Он выпил налитое залпом и зажмурился. Затем открыл глаза и почувствовал, как все вокруг плывет. Это забавно…
Он усмехнулся, чувствуя, что ему, быть может, впервые по-настоящему хорошо. Жизнь прекрасна… Мир… Ну какой бы он ни был… Все так здорово… Все равно все здорово…
— Не очкуй, Яхонтов, все ништяк, — сказал вдруг он.
— А ну следи за базаром,
юноша. — Варяг зло посмотрел на Николая. Затем взглянул на Людоеда. — Он же готов уже. И зачем надо было это делать?— Делать что? Я что, насильно в него заливал? Сам захотел. Да чего ты переживаешь? Пусть расслабится малец.
— Я вам не малец! — крикнул Васнецов. — Ишь… Нашли маленького…
— Успокойся, салага, годковщину на флоте никто еще не отменял, — засмеялся Крест.
— Да иди ты… Наливай еще.
— Да, давай, — поддержал брата Вячеслав.
— Куда гоните, бесы? — Яхонтов посмотрел на них осуждающе.
Николай махнул рукой и поднял кружку.
— Мы все умрем, вопрос лишь в том, как встретим эту смерть. Упавши на колени иль гордо ей в глаза смотреть. — Васнецов вздохнул и с силой потер лицо свободной ладонью. — Мир его праху. Будем.
Он снова выпил и, прислонившись спиной к стенке, прикрыл глаза. Дурман окончательно окутал его сознание.
Он чувствовал гамму странных ощущений, тягучих как смола. Какая-то странная радость, овладевшая им минуту назад, растворилась. Все звуки стали слышаться откуда-то издалека. Даже сложно было понять, что говорит сидящий рядом Варяг. Мысли погрузились в эту тягучую смолу и лениво там плавали. Иные затягивало в бездну. А иные вытягивали оттуда горькое воспоминание похорон умерших от черного дождя людей. Образ отца. Высокого. Сильного. Но очень грустного и задумчивого. Профессор Третьяков. Старый тщедушный человек, который так надеялся на успех их миссии. Погибающий Гусляков. Раненый Эмиль в лазарете. Славик… Что там Славик… Ах да… Вот он обнимает грязный сверток перед отбытием из Надеждинска. А в свертке перемешанные с бетонной пылью и куклой останки Алены… Черная тень, выпрыгнувшая из сгоревшего вагона. Морлоки. Жуткие и грязные… Их жертва… Глаза Нордики… Ее ручной люпус… Пчелка… Андрей… Какой во всем этом смысл? Какой, к черту, смысл во всем этом? Какой урод стрелял в него возле Дома Советов? Николай запустил руку под одежду и нащупал висящую на груди пулю, которую из него извлекли. Почему не в сердце? Почему не в голову? Как погано…
— Черт… Выпустите меня наружу… — прошипел Васнецов, сжав зубы.
— Блеванет сейчас, — покачал головой Людоед и стал открывать шлюз.
Николай зажал ладонью рот и быстро нырнул в люк. Судорожно нащупал рычаг и стал открывать внешнюю дверь. Ледяной холод ударил в лицо и мгновенно пронзил его миллионом игл. Васнецов вывалился из лунохода, и жуткий спазм, словно разрывающий его спину, выплеснул из него содержимое желудка.
Позади послышался скрип снега. Щелчок затвора автомата. Еще один. Какая-то возня. Николай слышал это, но сейчас ему было совершенно наплевать на то, что происходит за его спиной. Его снова и снова рвало.
— И этому тоже хреново, — послышался знакомый голос Людоеда.
— Норамально-о-о… блин… — Это был голос, похожий на Вячеслава. Кажется, он был пьян.
— Погляди за этими дураками. Я вокруг осмотрюсь, — сказал Варяг.
Все в порядке. За спиной свои.
— Эх, блаженный. — Крест оттащил Николая в сторону, поскольку на старом месте все было забрызгано рвотной массой. — Пить ни хрена не умеешь. Экую мозаику ты тут выложил. Прямо картина Пикассо. — Он засмеялся.