Колесо Сансары

Естественно, подобное поведение одного из офицеров не вызвало повышенного восторга у капитана, и тучи над головой грешника сгустились. Ситуация усугублялась тем, что Виктор уже пребывал в «чёрном списке» из-за того, что ещё на перелёте до Сингапура он начал интенсивно отмечать начало контракта и несколько злоупотребил халявным спиртным на борту авиалайнера. А теперь, после очередного прокола, ему наверняка светил очень серьёзный разбор полётов в офисе судоходной компании – с вполне прогнозируемыми последствиями. Так что основания для пессимизма наличествовали.

И кому какое дело до того, что Корнеев Виктор, сорока двух лет от роду, ещё в ранней юности сознательно – наперекор желанию родителей, кстати, – выбравший профессию моряка и проплававший после окончания мореходки и до настоящего времени двадцать лет на самых разных судах, вдруг понял, что внутри у него словно что-то сломалось. Ему стало неинтересно: если раньше, ступая на палубу очередного судна, он жадно вдыхал специфический корабельный запах, сотканный из множества оттенков, и волновался, чувствуя лёгкое подрагивание палубы под ногами, волновался, словно при первой встрече с новой женщиной, обещавшей незнакомые и неизведанные ранее ощущения, то в этот раз, когда сменный экипаж добрался наконец на катере до стоявшего на рейде Сингапура «Бехтерева», Виктор не почувствовал ничего, кроме раздражения. Значит, для него пришла пора уходить на берег…

Но это всё лирика, а суровая правда жизни такова, что уж если ты пришёл сюда работать, то работай, а не занимайся самокопаниями, от которых никому нет никакой пользы. Экипаж теплохода состоял из прагматиков, строго придерживавшихся незатейливой истины: а попробуй-ка где-нибудь ещё заработать такие деньги, которые тебе платят здесь! Вот отработаешь свои шесть месяцев, положишь в карман греющую душу приличную пачку «зелёных», вернёшься домой, а там – «хочешь – спать ложись, хочешь – песни пой!», как говорится.

И капитан, конечно, прав – на его месте сам Виктор наверняка поступил бы точно так же: не хватало ещё в довесок ко всем капитанским заботам грузить себе голову беспокойством о пьянках команды! Да, действия капитана по отношению к проштрафившемуся подчинённому оправданы, и строить из себя незаслуженно обиженного нечего. Однако имелось одно «но».

Отец-командир вызывал у Виктора чувство глухой неприязни вовсе не из-за своих карательных действий по отношению к нему, Виктору Корнееву. Дело в том, что капитан принадлежал к категории людей старой социалистической закваски, которых в изобилии штамповал конвейер по производству «человека нового типа», а подобных персонажей Виктор не переваривал органически. Кэп неплохо вписался в новые условия, оставив служение былым светлым идеалам, но прежних благоприобретённых привычек не бросил. И ярче всего это проявлялось в мухлёжке с питанием команды.

Вкусная еда в рейсе – это одно из немногих удовольствий, коих люди в море лишаться не должны. А когда четыре с лишним месяца питаешься одной бараниной с рисом, да при этом постоянно выслушиваешь жалобы прячущего хитрые глазки кока на дороговизну продуктов на берегу…

Вот только не надо тарахтеть as а prick in empty canister [17] ! Рассказывайте эти душещипательные истории кому другому, а не опытным морякам, видевшим на своём веку не один пароход, не одного капитана и не одного кока! На прошлом контракте, на контейнеровозе той же самой компании, кормёжка была на порядок лучше: на столах были и виноград, и мороженое, и даже креветки. У шипшандлеров в том же Сингапуре или в Индии всё можно купить, не выходя за пределы отпущенных на питание сумм – если, конечно, суммы эти не ужимать с вполне определённой целью, слегка прикрытой удобным словечком «экономия». Знаем мы, откуда ноги растут – в данном случае бараньи.

17

Желающие могут посмотреть перевод этого вкусного выражения в англо-русском словаре. Только следует обратить внимание, что «укол» – это лишь одно из значений слова «prick».

На пятом месяце рейса у людей многое может вызвать раздражение, а уж что касается еды… Тем более, что поделать с этой паскудной ситуацией ничего было нельзя, даже не рекомендовалось – во избежание нежелательных оргвыводов – громко распространяться на эту тему: служба внутренней информации начальства на судах с русскими экипажами (пусть даже под либерийским флагом) сохранилась нетленной с советских времён. И действовала эта информационная служба по принципу «на баке пукнул, на корме сказали: обкакался». А если к тому же у тебя у самого рыльце в пушку, то…

В последнее время Виктор избегал появляться в кают-компании, когда там ел капитан. Но на этот раз они обедали вместе, хотя и за разными столами, строго следуя субординации. Виктор дохлёбывал суп, удерживая норовящую спрыгнуть на палубу тарелку, когда услышал голос смаковавшего второе блюдо капитана:

– Эх, и хороша же баранинка! Удачно мы закупились в Австралии…

В глазах потемнело. Виктор осторожно разжал пальцы, стиснувшие вилку, – ни в чём не повинный столовый прибор жалобно звякнул о столешницу, – и опустил веки. И тут перед глазами моряка возникла странная картинка.

…Какая-то оживлённая городская улица, похожая на бразильскую (Виктору уже доводилось бывать в стране, где так много диких обезьян), много людей и много машин, резво снующих туда-сюда по проезжей части: в Бразилии правила уличного движения – понятие несколько эфемерное. И посередь всего этого живописного антуража по тротуару важно шествовал капитан в сопровождении кока и двух матросов, натужно волочащих объёмистые пакеты: продотряд, понятное дело. А потом…

Автомобиль вылетел неизвестно откуда. Наверно, водитель не справился с управлением, или в его моторизованной телеге образца тысяча лохматого года что-то отказало, но так или иначе, машина вылетела на тротуар и врезалась прямёхонько в строй продовольственной экспедиции.

Людей раскидало, словно тряпичных кукол. Кто-то закричал, народ засуетился, забегал, а виновница торжества застыла, уткнувшись покорёженным капотом в белую стенку дома, едва не въехав в витрину какой-то лавчонки.

Капитана подняли на ноги, осторожно поддерживая грузное тело с двух сторон. Похоже, он не очень сильно пострадал; вот только на левой стороне его лысоватой головы красовался и набухал солидный кровоподтёк…

В груди у Виктора вспух горячий ком, набряк и покатился вверх, к горлу. Корнеев резко встал, оставив нетронутой «баранинку» с чечевицей, и ушёл к себе в каюту. Там он долго лежал на спине, глядя в белый подволок, и спохватился только тогда, когда на часах было уже без пяти минут час. Пора в машину – обеденный перерыв кончился.

* * *

Заявление во Дворец Бракосочетания на Английской набережной Андрей и Наташа подали на следующий после их встречи день. Они сделали бы это сразу же по выходу из музея, будь у них при себе паспорта. Молодые люди ещё не успели представить друг друга своим родителям, и вовсе не потому, что по зачастую присущей молодости категоричности считали этот архаичный ритуал излишним. Нет, просто для них всё прочее меркло перед главным – перед самим фактом их неожиданной встречи; встречи, казавшейся невозможной. И они торопились сделать то, что не успели сделать сто лет назад.

Принимавшая заявления строгая дама хотела было напомнить несведущим девушке и парню, что во Дворце существует очередь, и что ждать придётся от двух до четырёх месяцев, а если они хотят удобное время, да ещё на выходных, то и того больше (хотя, конечно, это вопрос решаемый…), но почему-то вдруг осеклась, так и не начав свою длинную тираду. Посмотрев на Андрея с Наташей и ощутив на себе их взгляды (не то чтобы неприятные, но какие-то странные), служительница Гименея вдруг поняла, что этой паре непременно нужно пожениться, и чем скорей, тем лучше. Поэтому она, перелистав свою «книгу судеб», нашла нужную дату в начале осени и записала на неё молодых людей, скрыв непривычное для себя самой смятение за неуклюжими фразами: «Вы знаете, вам повезло… Как раз одно свободное окошко…»