Колибри
Шрифт:
Не будет, если так считает он сам. Если так будут считать окружающие... в том числе и я.
***
Выпускной бал - наш первый праздник после окончания войны. Разглядывая в зеркале своё "земляничное" платье я вдруг заколебалась - может, остаться всё-таки после вручения аттестатов... Я представила себе наш школьный зал, украшенный цветами, музыку... Вряд ли мне доведётся ещё когда-нибудь в жизни вальсировать.
Торжественная часть вечера была, как водится,
Но меня по-настоящему волновало другое. Я не сводила глаз с нашей классной наставницы, ведь я не видела госпожу Тэсс после памятного экзамена по географии. Прошла уже неделя, как Антон жил дома, с матерью. Я пыталась прочесть по её лицу хоть что-то, угадать, что значила для неё эта неделя. Для неё и для него. Но она была непроницаема. Когда меня вызвали к кафедре, она улыбнулась точно так же, как и другим, поздравила меня:
– Можешь идти, Эльвира. Желаю тебе хорошо повеселиться на балу.
Я прошла к своему месту и села. Следующим вышел паренёк с задней парты. Когда он поравнялся со мной, я отчётливо услышала за спиной переговаривающихся громким шёпотом девушек: "Говорят, у неё сына изуродовало на войне...", и после паузы, совсем тихо: " И, кажется, кастрировало..."
Я с трудом досидела до конца церемонии. Выскользнуть из здания школы не составило труда. Было тепло, но меня всё-таки немного знобило в моём легком платье. До телефонной будки было три квартала, я почти пробежала их, у меня было всё заранее приготовлено - номер записан на бумажке, припасена мелочь.
И вот я внутри перед аппаратом, дверь прикрыта, на ручке ремешок сумочки (маминой) - я наедине ... с кем? С чем? С телефонной трубкой и безнадёжными гудками. Мне страшно не дозвониться и страшно дозвониться. Что сказать призрачному далёкому голосу? И будет ли он меня слушать? Может, это я для него - призрак.
Но отступать нельзя. Такого случая больше не будет. Я в третий раз набираю номер. Я добьюсь своего, в конце концов он подойдёт к телефону!
И вдруг щелчок. Трубку сняли, но молчат.
– Антон? - голос у меня срывается.
– Да, - неуверенный глуховатый ответ.
Но я уже взяла себя в руки, стараюсь говорить спокойно и медленно:
– Я Эля. Я была на вокзале, когда ты приехал. Ты помнишь меня?
– Вам, наверное, нужна моя мать, её нет дома.
– Нет, я хочу поговорить с тобой. Антон! Ты слышишь меня?
– он молчит.
– Мне очень нужно тебя увидеть... Мы дружили до войны, ты помнишь? Я дочь портнихи, мы живём за железнодорожной станцией... Помнишь?
Он молчит.
– Как нам встретиться, Антон? Можно, я приду?
– Нет.
– Только не клади трубку, пожалуйста!
– Что тебе нужно?
На этот простой вопрос мне нечего ответить. Что мне нужно? Чтобы было, с кем танцевать на балу?
– Сегодня я получила аттестат об окончании школы. Но на торжественный вечер я не осталась, хотя у меня есть пошитое для него платье...
Он молчит. Что я несу? Надо заканчивать разговор.
– Антон, я позвоню завтра в это же время. Я прошу тебя, будь у телефона,
мне очень важно, чтобы именно ты взял трубку... Если ответит госпожа Тэсс, у меня не хватит духу заговорить. Хорошо? До завтра, Антон!Я, помедлив, нажала рычаг. Он не произнес ни слова.
Что я затеяла, что я скажу ему завтра?
– Как прошёл день?
– Никак , - ответит он и пошлёт меня далеко...
Ну и пусть пошлёт. Пусть. Я должна продолжить то, что начала, иначе буду жалеть всю свою жизнь.
Однако назавтра я не смогла выполнить обещание - не по своей вине.
Когда я повесила трубку и повернулась, чтобы выйти, сквозь стеклянную дверь будки на меня весело и в то же время угрожающе смотрела чёрная собачья морда. Но, по правде говоря, я не успела испугаться. Проводник овчарки был тут же, он держал конец поводка и всего лишь на минутку отвлёкся. Глянув на меня серьёзно, без улыбки, он отстранил пса и показал, что я могу выйти. Я узнала: передо мной была конвойная собака, сопровождавшая колонну пленных в тот день, когда мы с Петриком ходили за молоком.
Появился и начальник конвоя, тот самый обер-ефрейтор. Он внимательно разглядывал меня.
– Ваше лицо мне знакомо.
– Мы встретились недавно у железнодорожной станции, вы ещё спрашивали дорогу у моего брата.
– Совершенно верно!
– Военный улыбнулся, - что же юная дама делает здесь одна и в таком нарядном виде?
– Иду домой с выпускного бала, - почти не соврала я.
– Вот как, значит, для барышни не нашлось провожатого ...
Разговаривая, мы дошли до кронштейна с меткой рейсовых автобусов.
– Меня не нужно провожать, я всегда сама езжу.
Пожилой военный не спешил уходить, молча меня разглядывал. Рядовой с овчаркой ждал чуть поодаль. Я уже начала немного волноваться и поглядывать, не едет ли автобус.
– А тот паренёк, значит, твой брат?
– Да.
– Он еще учится?
Я не могла понять, к чему этот допрос. Неожиданно обер-ефрейтор произнес:
– Если тебе нужна работа, приходи завтра в пять часов вечера к воротам лесопилки. Спроси Бинда. Это моя фамилия. На кухне нужна помощница, запомнила?
Я кивнула. Он улыбнулся, откозырял, они вдвоем пересекли улицу и не спеша удалились. Вскоре появился и мой автобус.
***
Песочный город, построенный мной,
Давным-давно смыт волной.
Мой взгляд похож на твой,
В нем нет ничего, кроме снов и
забытого счастья.
Из песни
Такой шанс упускать было нельзя - работа, да ещё на кухне! Наша маленькая семья находилась не в том положении, чтобы выбирать.
В назначенное время я была у лесопилки, когда назвала фамилию Бинда, меня пропустили. Я нашла здание администрации, небольшой домик с крылечком, как на даче. Там пришлось долго ждать, потом наконец мне дали заполнить анкету - фамилия, паспортные данные, сведения о родителях. Я пишу: мать портниха, отец... Написать "погиб"? Я решила не врать, будь что будет.
Меня приняли. Позднее мне стало ясно - принимала администрация лесопилки, а не начальство лагеря военнопленных, те были бы куда строже.