Колония лжи

Если я не упаду. Если внизу нет других, наблюдающих за хостелом из темноты с противоположной стороны.

За спиной у меня дребезжит дверь — кто-то пытается ее открыть. Я опускаю планшет в задний карман джинсов, перебрасываю ногу через перила и начинаю спускаться. Что-то — камешек? — выскакивает из-под ноги и падает вниз. Они точно услышат.

Повисаю на руках, пытаюсь достать ногами до балкона снизу и слышу, как вверху, у меня над головой, с треском ломается ножка стула. И почти в тот же миг распахивается дверь внизу, наружу выплескиваются голоса и звуки.

Я раскачиваюсь и падаю, на балкон этажом ниже под разрезающий ночной воздух громкий вой пожарной сирены. Пригибаюсь, прижимаюсь к стене здания. К сирене в хостеле присоединяются еще две, полицейская и «Скорой помощи».

Те двое, что наблюдают за задней дверью внизу, по-прежнему на посту, но отошли в сторону и теперь присматриваются ко всем, кто из-за пожарной тревоги выходит на улицу.

Вверху, надо мной, шаги по балкону. Если кто-то подойдет к перилам и посмотрит вниз, спрятаться мне будет некуда. Если спрыгну вниз, меня заметят те двое. Пытаюсь открыть балконную дверь внутрь — не получается, закрыта.

Сирены все ближе; мигая огнями, машины — патрульные полицейские и «Скорой помощи» — подъезжают к хостелу.

Шаги надо мной стучат уже у двери; она открывается и закрывается. Пара внизу исчезает в переулке. Полицейские своих избегать не стали бы. Но тогда кто они?

Балкон, на котором я нахожусь, всего в одном пролете до земли. Перелезаю через перила, повисаю и разжимаю пальцы.

Приземление жесткое, шок от удара сковывает ноги, и я на секунду приседаю.

— Вы в порядке? — Чья-то рука помогает мне подняться. Поворачиваюсь и вижу женщину-полицейского.

— Да, спасибо. Просто хотел выбраться оттуда. — Снова слышу крики, чувствую запах горящей плоти, и меня передергивает. Тошнота поднимается к горлу, и на этот раз я не пытаюсь ее сдержать. Отворачиваюсь, и меня рвет.

— Ух ты, это серьезно, — говорит стоящий за утлом парень из хостела.

— Так это правда? — спрашивает другой. — Кто-то действительно загорелся без всякой на то причины? Ты сам видел?

Никакой другой причины для тошноты у меня нет, и я просто киваю.

— Там, у переднего входа, опрашивают свидетелей, — говорит, обращаясь ко мне, полицейская.

— Да, только дайте минутку. Похоже, меня сейчас снова вырвет.

Она торопливо отходит.

— Ты как? — Какая-то девушка достает салфетки из сумочки.

Я вытираю рот, лицо.

— Спасибо. Уже лучше.

— Он и вправду вспыхнул сам по себе, — говорит она. — Так странно.

— Ты тоже видела? А кто вообще эти люди?

Девушка пожимает плечами.

— Искали кого-то. Спрашивали, кто пользовался недавно телефоном. А ты кого-нибудь видел? Ты же был там, когда мы проходили.

Я смотрю на нее — это та девушка, что прошла мимо с парнем сразу после моего звонка маме? Мне тогда показалось, что они не заметили, как я вернулся в кресло.

— Нет, при мне никто телефоном не пользовался.

— А может, это ты звонил, а, Джон? Может, они тебя ищут? — Она улыбается. Хочет показать, что говорит не всерьез? Откуда ей известно мое имя? Скорее всего, спросила про новичка внизу, у дежурной. Вот только мне от ее любопытства немного не по себе. — В любом случае беспокоиться не о чем — они смылись сразу же, как только услышали сирены. Странно, да? Я думала, они сами из полиции.

— Понятия не имею, в чем там дело, — говорю я, но выходит неубедительно — врать у меня всегда получалось плохо.

Полицейская, которая помогла мне встать, машет рукой.

— Надо идти.

Идем туда, где ее коллеги записывают показания очевидцев. Девушка смотрит вслед, и я чувствую на себе ее взгляд. Стоит ли надеяться на то, что она никому ничего не скажет, не повторит то, что сказала мне? Скорее всего, нет. Даже если не доложит властям, слова могут разлететься далеко.

Отсюда надо уходить.

Жду, а когда полицейская отворачивается, чтобы поговорить с кем-то, протискиваюсь к другому краю волнующейся толпы и торопливо иду по улице. Скрывшись из виду, прибавляю шагу, сворачиваю за угол — раз и еще раз, и еще, рассчитываю оторваться от возможного преследователя.

И что теперь?

Перед тем как все это началось — неужели там действительно произошло спонтанное самовозгорание? — я смотрел и пересматривал то видео с девушкой-скандинавкой. Оно и теперь не дает покоя: мне до смерти хочется выйти в онлайн. В карусели мыслей лишь одна твердо засела в мозгу: Это все ложь.

Сдерживаю себя изо всех сил, пока не оказываюсь на приличном расстоянии от хостела, и пытаюсь найти вай-фай. На боковой улочке натыкаюсь на скромный паб и, стараясь не привлекать к себе внимания, прошмыгиваю внутрь.

— У вас вай-фай есть? — спрашиваю парня за стойкой.

— Для клиентов.

Принять выпивку желудок еще не готов, так что я заказываю условно съедобный гамбургер и ввожу пароль.

Вот только нужный канал исчез. В растерянности открываю историю, просматриваю, кликаю по ссылке — никакого результата.

Неужели закрыли?

Начинаю другой поиск: выжившие, абердинский грипп, ложь.

Одна ссылка выскакивает: Это по-прежнему все ложь. Может быть, то самое?

Кликаю, и на экране возникает та девушка.

— Привет, это опять я. Все еще выжившая. Если то, что я говорю, неправда, то почему же мои посты удаляют сразу же, стоит только их разместить? С чего бы им так беспокоиться? Может, они просто не хотят, чтобы люди узнали правду? Смотрите, я докажу. Я покажу. — Она улыбается и повязывает на голову шарф. Камера — по всей вероятности, камера телефона — следует за ней по улице.

Люди вокруг снуют во все стороны, и я наконец-то узнаю то место, где она находится, — Пикадилли-Серкус. Площадь не такая оживленная, какой бывает обычно летом, когда ее заполняют туристы, и у многих прохожих на лице маски, отчего кажется, будто смотришь репортаж откуда-то из Японии, где всегда надевают маски, стоит только кому-то простудиться. Эпидемию такие маски, разумеется, не остановят, но ведь Лондон все еще чист?

Девушка-скандинавка останавливается у дверного проема, и камера снова показывает ее лицо крупным планом.