Колония лжи

— Пить хотите? — Я достаю из рюкзака бутылку с водой, протягиваю, трогаю его за плечо. Он вздрагивает и смотрит на меня. — Держите. — Подношу бутылку ему ко рту, наклоняю, и вода проливается на губы. Он облизывает губы, отклоняет голову назад, но я не сдаюсь и бутылку не убираю. Он невольно делает глоток, кашляет, отворачивается и шепчет:

— Нет, не надо. Я жду, когда умру. Это не поможет.

— Вы ведь не больны, да? — Он едва заметно кивает. — У вас, наверное, иммунитет. Как у меня.

Не отвечает. Снова обхватывает колени, раскачивается…

Я прислоняюсь к поручням. Помочь ему нельзя, как нельзя даже представить, насколько ему тяжело. А потом во мне словно вскипает кровь, мышцы напрягаются, вырываясь из тела, красная пелена ярости застилает глаза. Что они сделали с этой семьей, с Келли, с тысячами людей, тела которых я носил к кострам? А что там сейчас, в Шотландии, в Англии? Наверное, еще хуже.

И кто-то же устроил это все. Виновата не природа, не очередная мутация гриппа, не новый вирус, принесенный москитом или обезьяной из леса. Кто-то сделал так, чтобы это случилось.

С моих губ срывается проклятие.

Незнакомец поворачивается и смотрит на меня. Он больше не мычит.

А я не могу остановиться, я ругаюсь и бью, бью, бью рукой по палубе.

— Так не должно было случиться. С вашей семьей. С вами. Со мной. Со всем миром! Это несправедливо!

— Это я виноват, — говорит он. — Салли уже давно хотела уехать. — Голос хриплый, и я снова протягиваю ему бутылку. На этот раз он не отказывается, пьет, потом возвращает мне. — Я не соглашался, думал, все как-нибудь уладится, найдут лекарство, и все будет в порядке. А потом, когда она все же уговорила меня, было поздно. Дети заболели, когда мы не прошли еще и полпути.

— И что вы собираетесь с этим делать?

— Что собираюсь с этим делать? Вы о чем?

— Послушайте меня.

Он качает головой, снова обхватывает колени, начинает раскачиваться и мычать.

Но я все равно рассказываю: о Шэй, кто она такая и как выжила, и почему мы приплыли на Шетленды. О болезни, которая началась здесь, в подземной лаборатории. Как Шэй, узнав, что она носитель, ушла на базу ВВС и там сдалась. Что нам нужно теперь убраться с острова, вернуться в Шотландию и постараться привлечь виновных к ответу.

Пока я говорю, он на меня не смотрит и вообще как будто притворяется, что ни меня здесь нет, ни его здесь нет, и вообще ничего нет.

Заканчиваю. Мы оба молчим. Долго.

Потом он перестает раскачиваться и, не поднимая головы, говорит что-то себе в колени, глухо и неразборчиво.

— Что?

Он поворачивается ко мне — бледный, как и раньше, но в тусклых глазах заметна искра — может быть, злости.

— Бобби. Меня зовут Бобби. — Он протягивает руку, и я крепко ее пожимаю.

Бобби наклоняется ко мне и плачет.

4 КЕЛЛИ

Вместе они переносят мертвых в маленькую спасательную шлюпку. Кай старается помочь, Бобби упирается, твердит, что сделает все сам, суетится: младшего, мальчика, кладет на мать, девочек по обе стороны от нее, приносит их любимые игрушки. Потом заботливо, дрожащими руками накрывает их одеялом, которое смачивает бензином. Глаза у Бобби сухие, как будто пролитые недавно слезы были последними, но у Кая они катятся по щекам, и держится он из последних сил.

Ближе к сумеркам Бобби заводит мотор, и лодка выходит из пещеры и идет в море со спасательной шлюпкой на буксире. Поднялся ветер, волны разыгрались. Отойдя достаточно далеко от берега, Бобби подтягивает спасательную шлюпку. Теперь ему требуется помощь, потому что сделать все своими руками ему не хватает духу.

Кай чиркает спичкой, поджигает самодельный факел, поднимает его над головой и бросает в шлюпку. Убедившись, что пламя занялось, они снимают шлюпку с буксира и отталкивают се веслом.

Огонь взмывает в небо.

Потом они ставят парус: Бобби знает, что нужно делать, и отдает команды, а у Кая есть силы, и он в состоянии эти команды выполнить. Ветер крепкий и ровный, в ясном небе сияют звезды, и мы плывем сквозь ночь и следующий день — в Шотландию.

5 КАЙ

Гавань Сент-Эндрюса выглядит пустынной. Лодка Бобби мягко упирается носом в пирс. Я пробираюсь вдоль борта, разматываю веревки и набрасываю их на сваи.

Мы заранее продумали, что скажем береговой охране или кому-то еще, но власти, похоже, обращают внимание только на тех, кто пытается выйти в море. Кроме местных здесь никого.

Теперь, когда мы пришвартовались, Бобби не спешит сходить на берег. Он спускается в каюту, и через некоторое время я следую за ним. Он ходит туда-сюда, берет какие-то вещи, потом кладет их на место. Услышав шаги, поворачивается, видит меня и говорит:

— Надо было и ее сжечь.

— Тогда бы и нас здесь не было.

Бобби судорожно вздыхает.

— Не было бы. А теперь мне надо что-то делать. — Он выдвигает ящик, достает ключи и кивает в сторону лестницы: — Идем.

Бобби сходит с лодки, и мы шагаем по пирсу. Он не оборачивается. Если не считать криков чаек, здесь полная тишина. Людей не видно. За причальной эстакадой расположена автостоянка.

— Сюда. — Бобби указывает на полноприводный внедорожник и нажимает на брелок. Машина отзывается, мигает и гудит. Мы садимся, Бобби заводит мотор и качает головой.

— Как-то даже странно, что она так здесь и осталась. Что можно вот так запросто сесть и завести брошенную машину.

— Сколько она простояла?

— Я уже потерял счет дням, но не очень долго. Хотя прошла целая жизнь… четыре жизни. За минуту.

Я ничего не говорю — сказать-то, в общем, нечего.

Едем по пустынной дороге. Других машин нет, но брошенные встречаются, и нам приходится их объезжать. Светофоры не работают — может, нет электричества? Повсюду, куда ни глянь, темно и тихо.